— Готова? — спросила Джулия, и Валентина кивнула.
Джулия широко разинула рот и закрыла глаза. Она почувствовала, что рот наполнился чем-то вроде густого тумана; она открыла глаза и постаралась не поперхнуться. «Как я буду дышать?» Вещество у нее во рту стало твердеть. Оно опускалось в горло; Джулия закашлялась и начала задыхаться. Казалось, в рот набился мех или волосяной ком. Она закрыла рот и постаралась восстановить дыхание; тут она почувствовала, что сгусток делается все меньше и тяжелей, освобождая пространство у нее во рту, умещаясь между языком и нёбом. У него был металлический привкус; он слегка подергивался, как егозливый ребенок, вынужденный сидеть на месте. Джулия осмотрелась. Валентина с кошечкой исчезли.
«Ну, вперед, подружки». Джулия вышла на лестницу. Валентина и кошечка съежились у нее во рту. Джулия сбежала по ступенькам и вышла из «Вотреверса»; непонятный сгусток все еще подрагивал у нее на языке. Обогнув дом, она побежала к зеленой двери в стене и немного повозилась с ключом. Наконец, отперев дверь, она ступила на кладбище и открыла рот.
Оттуда вылетела Валентина. Она ненадолго зависла в воздухе, разворачиваясь в утреннем ветерке, словно радужная струя из садового шланга. Котенок Смерти перемещался вместе с ней, а потом, на глазах у Джулии, они разъединились и исчезли.
Валентина и сама чувствовала, как ветерок ее расправляет и уносит все дальше от Котенка. Поначалу она ничего не видела и не слышала, но потом к ней вернулись и зрение, и слух. Джулия стояла, прижав руки к груди, и с печальной улыбкой смотрела на Валентину снизу вверх.
— Прощай, Валентина, — выговорила Джулия. По ее щекам бежали слезы. — Прощай, Котенок.
Прощай, прощай, Джулия. Котенок вывернулся из рук Валентины, спрыгнул на крышу Катакомб и побежал в глубь кладбища. Развернувшись, Валентина последовала за ним.
Ее чувства были распахнуты настежь, точно окна и двери. Все говорило и пело для нее одной — трава, деревья, камни, насекомые, кролики, лисы; все замирало, когда мимо пролетал призрак; все приветствовало ее радостными возгласами, словно она побывала далеко от дома, а теперь совершала триумфальный полет. Она проплывала сквозь надгробные камни и заросли, наслаждаясь их плотностью и прохладой. Котенка она догнала под Ливанским кедром. Вместе они поплыли над Египетской аллеей, заклубились над центральным проходом. Если там и были другие призраки, Валентина их не увидела; ее приветствовала сама природа, а не ангелы на могилах — те были просто камнями. Валентина проникала взглядом сквозь предметы, заглядывала внутрь. Она видела склепы, заполненные гробами; видела в гробах тела, неловко скрюченные, с молитвенно сложенными руками, — тела, давно превратившиеся в прах и тлен. Валентину охватило похожее на голод нутряное, исступленное желание отыскать собственное тело. Теперь они летели быстрее; мимо проносились неразличимые пятна зелени и камней; и вот наконец показался небольшой каменный домик с надписью «Ноблин»; маленькая железная дверь не представляла для Валентины никакой преграды; внутри была тишина, здесь находились гроб Элспет и ее тело, гробы и тела родителей Элспет, ее дедов и бабушек. Она увидела свой гроб и, еще даже не коснувшись его, поняла, что он пуст. Так значит, это правда. У нее на глазах Котенок Смерти нетерпеливо терся мордочкой о белый угол. Валентина приложила руки к лакированной поверхности гроба Элспет, точь-в-точь как сделал когда-то Роберт. Что же дальше? Забрав Котенка, она выбралась наружу. В сомнении остановилась на дорожке.
Мимо шла маленькая девочка. Она что-то напевала себе под нос и размахивала в такт походке своей шляпкой, держа ее за ленточки. На ней было лавандовое платье, по моде конца девятнадцатого века.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась она с Валентиной. — Вы идете?
— Куда? — не поняла Валентина.
— Там созывают ворон, — ответила девочка. — Собираемся полетать.
— А зачем нужны вороны? — удивилась Валентина. — Неужели вы не можете летать сами?
— Это совсем другое дело. Разве вы не знаете?
— Я новенькая, — объяснила Валентина.
— А-а. — Девочка пошла дальше, Валентина за ней. — Скажите, пожалуйста, вы американка? Откуда у вас такая кошечка? Тут ни у кого нет кошек, а при жизни у меня была кошечка Мейзи, но ее тут нет…
Валентина последовала за ней до диссентерского некрополя, где уже собралось множество призраков: они держались небольшими группами и мирно болтали. Здесь недавно произвели вырубку: участок был открыт небу, и только пни торчали между могилами. Призраки, взглянув на Валентину, отворачивались. Она подумала: может быть, нужно представиться? Девочка куда-то ушла. Теперь она возвращалась, ведя за собой грузного мужчину, одетого как для охоты на лис.
— Это мой папа, — представила его девочка.
— Весьма польщен, — обратился он к Валентине, — Не изволите ли к нам присоединиться?
Валентина колебалась; она боялась высоты. А почему бы и нет, подумала она. Я ведь уже мертвая. Мне теперь все нипочем. Могу делать что захочу.
— Да, — ответила она. — Я с удовольствием.
— К вашим услугам, — откликнулся мужчина.
Он поднял руку; жирная ворона спикировала прямо к ним и стала, каркая, расхаживать с важным видом. Валентина подумала: Прямо как такси поймать. Вскоре над ними кружили сотни ворон. Все призраки ужались до таких размеров, чтобы без труда запрыгнуть на ворону. Валентина поступила так же. Крепко сжав ворону коленями, она бесплотной правой рукой обняла ее за шею, а в левой удерживала Котенка.
Огромная стая ворон в один миг поднялась в воздух над Хайгейтским кладбищем, унося с собой призраков; их темные одежды и развевающиеся саваны хлопали на ветру не хуже крыльев. Они пронеслись над парком Уотерлоу, покружили над Хэмпстед-хит, но не стали задерживаться, чтобы поскорее достичь Темзы и лететь по ее течению на восток, мимо зданий парламента и Вестминстерского моста, мимо набережной Виктории, Лондонского моста, Тауэра, и дальше, и дальше. Валентина крепко держалась за свою ворону. Котенок мурлыкал у нее под ухом. Я так счастлива, с удивлением подумала она. Солнечный свет беспрепятственно проходил сквозь призраков, и только тени ворон омрачали речную гладь.
Потеряв из виду Валентину, Джулия еще немного постояла у стены, слушая птичий щебет. Потом она захлопнула зеленую дверь. Вернувшись в квартиру, сделала себе очередную чашку кофе. Она села на диванчик у окна и стала смотреть, как раскачиваются на ветру кладбищенские деревья, а среди зелени мелькают белые камни надгробий. Она слушала тишину дома, гул холодильника и щелчки, сопровождавшие смену цифр на старых радиочасах. «Точно: заведу собаку», — подумала Джулия. Она провела день за уборкой, а после ужина потрепалась по телефону с Тео. Довольная и одинокая, она улеглась в постель, и в эту ночь ей ничего не снилось.
Бывают же такие яркие дни: поля вокруг дома были изумрудно-зелеными, а небо Сассекса сверкало синевой, да так, что слепило глаза. Ближе к вечеру Элспет отправилась с ребенком на прогулку. У ребенка были колики, и, когда уже ничего не помогало, прогулки иногда его успокаивали. Аккуратно спеленатый, он мирно сопел, прижатый к ее груди. Элспет прошлась по длинной подъездной дороге, ведущей к их тесному домику. Уже стемнело, но луна была почти полной, так что она могла видеть свою тень, скользящую перед ней по гравию. Со всех сторон ее окружало жужжанье летних насекомых — приглушенный хор, накрывший поля звуковым покровом.
Не одну неделю она пристально наблюдала за Робертом. После переезда на них обрушилась долгая череда неудач. Роберт не мог привыкнуть к простору и тишине; он скучал по кладбищу и под любым надуманным предлогом отправлялся на поезде в Лондон. С Элспет он почти не разговаривал; можно было подумать, он свил вокруг себя невидимый кокон своего собственного Лондона, где и обитал без нее. Необъятная рукопись так и лежала нетронутой у него на столе. Потом родился ребенок, и Элспет погрузилась в пучину повседневности: сон стал труднодостижимой роскошью, а кормление грудью оказалось сложнее, чем ей помнилось. Ребенок плакал, она обливалась слезами, в конце концов Роберт вроде как проснулся и заметил ее присутствие. Казалось, его удивило появление ребенка, будто раньше он считал, что Элспет просто шутит насчет своей беременности. К изумлению Элспет, рождение ребенка совершило то, чего не смогла добиться она сама: Роберт вернулся к работе над диссертацией.