Четыре утки упали в воду.
Через десять минут охотники стояли и рассматривали, выловленные Егоркой из воды, тушки. В это время Гошкевич всем уже в третий раз объяснял, что он промазал, потому что у него под ногами резко качнулась лодка. Все остальные, кроме апатичных Саши и Паши, хвалили Коха.
Когда буря эмоций и поздравлений утихла, Давид тихонечко попросил у Андрея Янисовича сфотографироваться с его трофеями. Получив согласие, он еще несколько минут бегал, упрашивая кого-нибудь его запечатлеть на его телефон. Все от него отмахивались до тех пор, пока над ним не сжалился Добрин.
По предложению Семена Абрамовича трофеи было решено обмыть…
Пока мужчины, за исключение Саши и Паши, выпивали «по чуть-чуть», а Гошкевич рассказывал историю о том, как его брат, однажды, одним выстрелом убил сразу восемь уток, Аллочка заскучала и, переодевшись в неприлично маленький купальник, полезла в воду в сравнительно чистое от камышей место. Постояв две минуты по пояс в воде и, убедившись, что в данный момент мужчинам, не считая, Саши и Паши, которые всегда смотрели на нее, как на неодушевленный предмет, водка намного интересней, чем она, Сосина выбралась на берег и огласила заводь истошным криком…
Несколько жирных пиявок присосалось к ее икрам и бедрам.
Пока Егорушка ее спасал, поливая кровопийц водкой, время приблизилось к десяти часам.
Пора было приступать к загонке.
Собрав пожитки и раненную Аллочку, кампания отправилась к месту охоты на более крупную дичь.
Загонщики уже давно были на исходной позиции. Егорушка расставил стрелков по номерам и подал сигнал своим товарищам.
Охота началась…
Первой на позиции, где находились Иван Васильевич с Сашей и Пашей, а недалеко в кустах Хитреев, выскочила косуля.
– Бах, бах, – выстрелил, изрядно окосевший, Разгуляев мимо.
Саша и Паша лишь безразличным взглядом проводили животное, а Хитреев не выстрелил вообще, потому что уже успел под кустом уснуть.
Затем, прямо на Гошкевича из леса выскочил кабан, но тот, пока соображал, что ему делать – стрельнуть или убегать, успел в итоге только поднять ружье.
Сразу же за кабаном из-за деревьев выскочил здоровенный лось, который, посмотрев в упор в испуганные глаза Давида, преспокойно ушел в непролазные заросли кустов. Гошкевич осознал свою ошибку и бросился вдогонку за сохатым, став тем самым на линии огня у Андрея Янисовича, который уже считал, что лось у него в трофеях.
– Дебил, – выругался вслух Кох и выхватил из рук, палившей холостыми патронами чуть ли не автоматными очередями в сторону скрывшегося лося, Аллочки карабин.
Рассерженный Андрей Янисович увел Гошкевича с позиций в поле ржи и вернулся на номер, однако больше из леса никто уже не появился. Лишь через полчаса ожидания со стороны ржаного поля послышался двойной выстрел.
– Волк, волк, – кричал возбужденный Гошкевич, размахивая на бегу руками. – Дал с семидесяти метров в него из двух стволов, а он матерый такой… Только перевернулся в воздухе и ушел. Крепкий… Даже крови не оставил… Настоящий волчара…
Егорушка отправился к месту сражения Гошкевича с волком и через десять минут по следам обнаружил матерого…
Им оказался Тузик – небольшой дворняга деда Тимофея, который, завидев Давида, испуганно жался к ногам своего хозяина, когда он и остальные загонщики вышли из леса.
На этом, было решено охоту временно прервать и возобновить ее только вечером, отправившись на другую позицию в засидку на вышки.
Пока уставшие мужики-охотоведы сидели в сторонке и, слегка перекусывая, ждали свой служебный автобус, который должен был доставить их в город, охотники выпивали.
Заскучавшая Аллочка решила вылечить свои «страшные» раны на ногах ультрафиолетом и, расстелив себе покрывало на солнышке в высокой траве, оголившись до неглиже, принялась загорать.
Через два часа, когда все охотники, за исключением Саши и Паши, уже изрядно налакались, поляну огласил истошный крик Сосиной…
Теперь уже Егорушка с помощью оливкового масла, водки и своих грязных ногтей, выковыривал у Аллочки с внутренней стороны бедер клещей.
На этом инцидент был исчерпан, и Аллочка присоединилась к мужчинам.
Светская беседа между мужчинами протекала в плавном русле, пока нажравшийся Гошкевич не стал затыкать каждому рот и рассказывать свою точку видения того или иного вопроса.
Через час, когда Хитреев уже в очередной раз спал в кустах, а Гошкевич уже два раза вывернул содержимое желудка недалеко от импровизированного стола, расщедрившийся Разгуляев, позвал к столу, так и не дождавшихся автобуса, охотоведов.