Та тихонечко ойкнула и залилась румянцем.
Когда бородач скрылся за дверью, оттуда донесся голос знахарки:
– Наденька, душа моя, опять ты ко мне пришла? Заходи.
Сидевшая у входа в комнату девочка подпрыгнула молодой игривой козочкой и шмыгнула за дверь.
Андрей Моисеевич молнией метнулся к свободному месту и, усевшись, прилип глазом к щелке между косяком и дверью.
Посреди небольшой темной комнатки освещенной лишь несколькими свечами, за небольшим круглым столиком сидела сухонькая сгорбленная старушка в темном платье и такой же косынке. Все стены в комнате были увешаны иконами самых различных размеров. Мужские и женские лики святых сурово взирали на девочку, усевшуюся на маленькую табуреточку возле стола напротив знахарки.
– Опять? – строго спросила знахарка.
– Опять, – грустно ответила Наденька и заплакала.
– Перестань, перестань. Все образумится. Опять мои советы все позабыла? – утешая девочку, спросила знахарка.
– Бабушка Таня, я все делала, как вы говорили, – стала жаловаться сквозь слезы девочка. – Мы познакомились в баре… Я с ним не кокетничала и ни на что не намекала… Даже поцеловать себя не дала… Он меня, потом пригласил на свидание, но я сказала, что я подумаю… Думала два дня, как вы меня учили… А он все не звонил… Я не выдержала и сама ему позвонила.
– Ну, ничего страшного, что сама позвонила. Главное что бы ты пообещала, а потом не пришла. Ты ведь так сделала? – ласково спросила знахарка.
– Не…ет, – опять зашлась слезами Наденька. – Я пришла… И с ним в кафе пошла… А потом… Потом я не удержалась, и у нас два раза было в его машине… И с тех пор он больше мне не звонит, – ревела коровьими слезами девочка. – Бабушка Таня, почему меня все парни бросают.
– И, который тебя уже бросает? – участливо спросила знахарка.
– Вос… Восьм… Восемьдесят девятый, – заикаясь, ответила Наденька.
– Ничего страшного, – увещевала бесстыжую девочку старушка. – Успокойся, оставь подаяние и завтра приходи ко мне со спокойной душой. Я тебе прошепчу нужную молитву, и совет дельный дам.
– У меня денег больше нет, – успокаиваясь, прошептала Наденька.
– Ну, что ты. Деньги не главное, – шептала тихо старушка. – Я же к тебе по-человечески и ты от меня не отворачивайся… Одолжи и приходи завтра.
Опустив лицо, Наденька вышла в веранду и, прикрывая потекшие на глазах тени, кинула несколько помятых купюр в банку для пожертвований.
Пока Гудковский провожал взглядом развратную нимфетку и мысленно представлял себе, как бы она гармонично смотрелась на его белом кожаном диване в голом виде, из-за двери опять донесся голос знахарки:
– Удотов Алексей, проходи.
Мужчинка с испитым лицом приподнялся и, виновато улыбаясь, Гудковскому и пухленькой женщине, боком пропихнулся в дверной проем.
Андрей Моисеевич опять прильнул к проему и продолжил наблюдать за тем, как творятся чудеса.
– В чем беда твоя? – всматриваясь в лицо Удотова и зачем-то потушив пальцами две горящие свечи, спросила знахарка.
– Беда у меня, – ответил тихонько тот.
– Что за беда?
– Слаб я организмом.
– И в чем же слабость? – вопрошала целительница.
– Слаб мочевым пузырем, – шепотом ответил Алексей.
– Сам по себе сцышься или когда выпьешь?
– Когда выпью, бабушка.
– До усрачки пьешь?
– Можно сказать и так. Только мне до этого состояния совсем мало надо.
– Не велика беда. Помогу я тебе. Только следуй моим советам.
Старушка встала со стула и застыла на несколько секунд в нерешительности, перед висящими на стенах образами. Затем сняла чей-то мужской лик и несколько раз дотронулась им до головы Удотова. После этого она несколько раз обошла с иконой вокруг Алексея, что-то тихо бормоча…
– Перестань водку жрать, а то сдохнешь! – неожиданно громко, резко гаркнула мужским голосом в ухо Удотову знахарка.
От неожиданности Андрей Моисеевич и пухленькая женщина дернулись, как от удара током.
– Иди домой и через неделю придешь обратно, – послышался голос знахарки. – Будет хотеться водки – держись. Пей молоко… Все иди.
Дверь отворилась, и оттуда появился в мокрых штанах сконфуженный Удотов. Он быстренько кинул в трехлитровую банку несколько железных денег и выбежал на улицу.
– Прохор Аферин, – крикнула знахарка.
Жирный дядя оторвал тело от лавочки и грузно ввалился в дверной проем.
Знахарка почему-то резко подскочила, как ужаленная, и потушила почти все, кроме одной, свечи.
Аферин впотьмах неуверенно пошел к табуретке.
– Ничего не вижу бабушка, – пожаловался он.