По прибытии в Эленверт, «воронов» сразу встретил связной местных наёмников, именуемых «голубями». Из-за очень напряжённой ситуации в городе он попросил их подождать некоторое время, и спустя два дня наводчик назначил своим гостям встречу вне города. Впервые за годы работы Драгомир испытывал опасения по поводу дальнейших заданий. Вполне возможно, что его заставят устранять беспорядки, учиняемые беженцами, а рессулийцу очень не хотелось этим заниматься. Пусть его спутникам нет до этого никакого дела, однако ему было не по себе от подобных мыслей.
- Ох, мать, как же я задолбался, - устало протянул Вильмотт, переворачиваясь на другой бок. - Солнце уж зашло, а их всё нет. Сколько можно-то?
- У них проблемы в городе, сказали ж нам, - ответил на это Драгомир. - Придут, как смогут.
- Так я разве против чего имею? - пожал плечами Вильмотт. - Пусть разбираются, мне не жалко. Только можно же было сказать, так, мол, и так, приходите после заката. Я вот жрать уже хочу, например. Слышь, Учёный, ты там больше ничего не захватил?
- Не-а, - помотал головой здоровый наёмник, шаря в своём рюкзаке. - Всё прижрали ужо, чё я взял.
Вильмотт разочарованно вздохнул, сорвал растущую рядом с ним ромашку и принялся неторопливо срывать лепестки. Дружинник усмехнулся и тоже прислонился спиной к возвышающейся земле. Во время перехода из Ниартоуна в Эленверт рессулиец как-то мельком обмолвился о древнем поверье своей родины, связанном с ромашкой. Оно заключалось в том, что этот цветок якобы является чадом Яросвета - одного из богов северян, который был проводником солнца и следил за точным временем восхода и заката. Многие рессулийцы и рессулийки верили, что ромашка способна предсказать будущее, помочь в выборе суженного или подсказать, что делать в трудной ситуации. Вильмотту понравилось то, что он узнал о быте Рессулии, и теперь при каждом удобном случае игрался с лепестками ромашки.
- Надо днём гадать, а то не сбудется, - напомнил Драгомир, улыбнувшись.
- Дружинник, ты всерьёз думаешь, что я на невесту себе гадаю? - хмыкнул в ответ Вильмотт. - Да как бы не так. Вот решаю, как предо мной будет та «голубка» извиняться. Чтоб не промазать, не оставил ей ни единого шанса отвертеться.
- Ну, так неинтересно, - хохотнул рессулиец. - Смысл-то как раз в том, что тебе может и не повезти.
- Я не рессулиец - мне можно.
- Твоё наплевательское отношение к чужим традициям меня всегда поражало, - проговорил Дикий Беглец.
- Не будь занудой, Беглец, - просто ответил Вильмотт и оторвал последний лепесток. - О-о-о, это мне нравится. Надеюсь, её кривые зубки не помешают.
Драгомир и лис одновременно вздохнули, но предпочли оставить свои замечания при себе.
Некоторое время они провели в молчании. Долгое сидение без дела утомило даже рессулийца, но он старался не подавать вида. Дружинник всегда держал свои желания в кулаке - тому виной была старая привычка, оставшаяся ещё с тех времён, когда он жил в Рессулии. Беглец тоже выглядел вполне бодрым, хотя Драгомир был уверен, что и ему это томительное ожидание уже сильно надоело. В отличие от своих напарников, Учёный и Вильмотт не стеснялись открыто демонстрировать своё негодование по поводу того, что их заставляют сидеть на сырой земле столь долгое время.
В какой-то момент Дикий Беглец дёрнул ухом в сторону и сообщил, что к ним кто-то приближается. Остальные «вороны» несказанно обрадовались этой новости, а Вильмотт даже поднялся с земли и уселся, согнув ноги в коленях. Ещё через несколько минут в низину спустилась женщина в капюшоне со значком голубя на плече. Перед ними предстала глава эленвертского особого отделения наёмниц, которых все знали под именем «эленвертские голубки». В него входили лишь женщины, и именно этим славился Эленверт - самым большим количеством женщин-наёмниц.
«Голубка» была высокого для женщины роста - Драгомир сразу отметил, что она была всего на полголовы ниже его. Вместе с тем она уже была близка к среднему возрасту - по мнению рессулийца, ей было больше тридцати пяти лет. Об этом также говорили морщины около глаз и губ. Однако всё это не мешало ей оставаться в неплохой форме, а зрелый возраст даже придавал ей некий шарм. Если бы не кривые зубы и выступающие скулы, Драгомир даже счёл бы её привлекательной, но эти черты сводили на нет все возможные симпатичные черты лица. Её звали Кейрин по прозвищу Лесница, и как бы «вороны» ни старались узнать истоки этой клички, им не удалось добиться результатов.
- Чего так долго, голубушка? - вместо приветствия спросил Вильмотт. - Мы тут с самого заката торчим, вообще-то.