— Смеялись? — я и сам расширяю глаза — от удивления. — Какие же люди придурки! Как можно смеяться над красотой!
Выходит, глаза у неё «улучшенные». Взглянуть бы на прежние — те, что дала ей природа!
— Спасибо, — она смущается, гладит спутанные волосы и придвигается ближе. — Только, я ведь уже не красивая. Грязная и вонючая...
— Красивая... — обнимаю девчонку за плечи, веду рукой по спине.
— Кирилл... — она кладёт голову мне на грудь. Сквозь гарь костра, вонь и пот, я чувствую её запах. Родной, настоящий.
— Облако... Ты всегда была ко мне равнодушна... Ну а сейчас, тебе что, на меня не плевать? Потому, что никого больше нет?
— Плевать? — она изумлённо распахивает глаза. — Ты же мне нравишься, очень! Разве не замечал? Разве мы не друзья? Ведь мы, и вчера, и сегодня с утра были вместе!
— Нравлюсь? Ты всегда меня избегала!
Девчонка смущается.
— Это прозвучит очень глупо... Всё равно говорить?
— Уж лучше сказать!
— От тебя исходит опасность. Я чувствую, ты меня убьёшь.
— Убью? Я, по-твоему, какой-то маньяк? Ну и бред!
— Да при чём тут маньяк! Будто нельзя убить не нарочно!
— Облако, это какая-то ерунда! Я не причиню вреда, не предам! Ни за что, даже если погибну сам!
— Прости... Я ведь... Теперь... Мы же вместе сейчас. Я тебе доверяю...
— Облако... Как могла ты так думать? Как, только, могла... — я прижимаю любимую и зарываюсь лицом в её волосы.
Пахнут, словно весенняя степь! Запах пота я больше не замечаю.
— Кирилл? Признайся, это ты подшутил над Шестым?
— Нет! Ты чего! «Прими ближнего, будь толерантен, не то разверзнуться небеса!» —хорошо, что она не может увидеть, как горят мои щёки.
— Вот и разверзлись... А ты — врун. Похоже, неисправимый... Ненавижу, когда мне врут. Обманывать других намного приятней! Но — неважно, я не про то... Понимаешь... Мне нравилась Луна...
Ну вот, приехали!.. Минуту назад говорила, что ей нравлюсь я!
А Облако продолжает:
— Такая весёлая... Втроём нам было бы так хорошо!
Она поправляет волосы, обнимает меня за плечи. Наклонив голову в сторону, заглядывает в глаза. Я чувствую на губах горячее дыхание.
— Кирилл... Может быть, мы не проснёмся... Нет ни будущего, ни прошлого. Нечего больше терять, есть только этот момент...
— Я понимаю...
Облако долго не убирает руки, словно чего-то ждёт...
А потом, отворачивается.
Меня вырывают из сна рассветные лучи — не будильник.
Это радует. В школе нам говорили о «ядерной зиме». Потому, вчера я тревожился: пробьётся ли солнце сквозь тучи поднятой сажи и пыли.
Но Господи, как страшно вот так просыпаться!
Мёртвым, облучённым, в Аду.
Всю ночь мне снились девчонки.
С Облаком мы бродили по тенистому влажному лесу и обливали друг дружку водой из ручья. Она кружилась под серебристым дождём среди тысячи радуг.
С Луной я сидел у огромного озера. У целого озера настоящей прохладной воды...
Облизываю деревянным языком пересохшие губы и поднимаюсь на четвереньки. В воздух взлетает мельчайшая пыль. Она всюду: противно скрипит на зубах, забивает нос и глаза.
Чихаю. Облако вздрагивает и открывает глаза.
— Привет! — она потягивается под оранжевой тканью и сладко зевает. Лицо заспанное, опухшее. Котёнок выгибает спинку.
От вида присыпанной ядерным пеплом, смертельно облучённой девчонки, ведущей себя буднично и беззаботно, становится по-настоящему жутко. Будто в мире всё в норме, всё хорошо. Будто война — совершенно обычное дело.
Конечно, я рад, что она жива и здорова. Что, по всей видимости, ей лучше. Но...
— Привет! Вылезай, нужно идти! Кто знает, сколько мы нахватали за ночь.
Знает дозиметр. И когда я вылезаю из «логова», первым делом смотрю на дисплей.