Разве отыщешь счастье, теряя дни в одиночестве? Твоё счастье — счастье других.
Белые листы порхали средь белой пены. Вот первый из них коснулся воды и пропал. Другой, третий, четвёртый…
Кириллу чудилось, что вместе с ними, исчезает и он, ведь эти страницы были часами и днями жизни. В буквах, складывающихся в слова, был отец, на свой лад пытавшийся сделать жизнь сказкой. Был глупый котёнок, способный лишь тыкаться мокрым носом, даривший единственное, что у него имелось — себя самого. Была девчонка, что не могла любить так, как люди любят друг друга — как уютное кресло или удобный диван.
Вода пожирала листы, стирая, что было на них, пока не остался один океан. И Кир, наконец-то, увидел, что старается зря. Эту книгу написать невозможно, её можно только читать. Все книги в мире написаны — давно, ещё в самом начале, а люди — лишь отражения друг друга.
Внутри взорвалась остановившая время мезонная бомба, и отсвет атомной вспышки высветил замерших у зданий-дисков ребят, котёнка у ног девчонки-снежинки, чёрный дождь, засыпанный пеплом лес и навсегда застывшие цифры на дядином чёрном будильнике.
«6:00»
— Волны, словно барашки.
Кир обернулся. На обрыве стояла она.
Любовь — та, что пишется с большой буквы.
Эйприл.
Ветерок шевелил непослушную чёлку. На местах было всё остальное: вздёрнутый нос и веснушки, выбеленные солнцем ресницы, облезлые уши, остриженный кот.
— Как белые стада, — скрипучий старческий голос дрогнул в миг узнавания. — Привет!
Тишина, только шорох прибоя, да пение душистого ветра. В чёрное небо сыплются искры костра и становятся искрами звёзд.
Всё, как было тогда, в ущелье.
Или, как будет.
Мэйби тогда говорила о внутренней пустоте, которую нужно заполнить… Кир теперь знал, делать это совсем ни к чему. Ведь ни секс, ни алкоголь, ни наркотики, ни даже война и убийства тут не помогут. Как ни поможет работа, творчество и любовь.
Пустота будет всегда, ведь она — это ты сам. Пустота — твоя самая глубинная суть.
Всё, как тогда: тьма и пламя.
На костёр можно глядеть бесконечно — он всегда разный, как сама жизнь.
Искры загораются на земле, а гаснут уже в небесах. Танцуют, соприкасаясь друг с другом. Случается, две сольются в одну, бывает — одна отберёт огонь у другой.
В массе своей, они кружатся над самым огнём, страшась лишиться тепла. Лишь некоторым удаётся подняться повыше, в холодную тьму.
Это не имеет значения — в итоге, погаснут все…
Давным-давно, одна девчонка сказала: «мы теряем сами себя каждый миг». Но в сидящем перед ней старике, Эйприл видела всё того же Кирилла — мальчишку, чьи волосы разъерошил озорной океанский бриз. Просто теперь они были седыми.
И видела другую себя.
— Эйприл, ты ведь уйдёшь?
— Разумеется. Дети всегда покидают родителей. Впереди вечность, истории должны продолжаться.
— Скоро?
— Сегодня.
Кир опустил глаза и вздохнул.
— Что ж, значит эта закончилась.
— Да. Но ты ведь теперь понимаешь, что это не страшно. Нисколечки… — слова растворились в шёпоте волн.
Конечно, ведь он уже знает главную тайну. Значит, миру нужен другой. Тот, кто пока ещё может радоваться и страдать, любить и ненавидеть, загораться страстью и разочарованно опускать руки. И боятся — так, как он сам когда-то умел: до шума в ушах, до холодного пота.
Летишь ли ты к звёздам или углубляешься в мысли, постижение мира — это постижение себя.
Истории должны продолжаться… Но…
— У нас снова не получилось… Выйти за предел и написать настоящую. Стать жертвующим собой пауком…
— Не вышло, но это ещё не конец… В одной из историй, ты непременно отдашь себя миру.
— Можно начать новую? — Кир достал красный маркер.
— Конечно. Это сможешь сделать лишь ты, — улыбнулась девчонка.
Дрожащая старческая рука начертила на «подростковой» фотокаталитической ткани силуэт одуванчика.
Девочка и старик всю ночь просидели на берегу, глядя на океан и подсвеченные луной облака, улыбаясь друг другу, да время от времени подбрасывая палки в костёр.
Обычно Эйприл говорила лишь то, что хотела, но сегодня она рассказала всё.
— Кир, нет никакой вины, её попросту не бывает. Ты уже сам это знаешь…
Эйприл достала флейту и заиграла мелодию — ту самую, что играла в засыпанном пеплом лесу. Единственную, которую знала.
Их взгляды встретились, и Кирилл улыбнулся — больше не было смысла прятать глаза. Потом они только молчали, слушая треск угольков и до конца растворяясь друг в друге…
А едва за горами забрезжил рассвет, над теперь уже полностью умершей Станцией, загорелись огни. Сначала неярко, словно боясь нарушить законы природы, потом всё сильней и сильней — на покорёженных останках антенн, развалинах Преобразователя и над потухшим реактором.
Девочка встала, коснулась щеки старика, будто слегка задремавшего у валуна, и зашагала туда, где алые колонны подпирали светлеющий небосвод, и где ждал её конец и начало.
Несколько слов для Тебя.
Вот и завершилась история Кирилла и Эйприл. Но Ты — лишь в начале пути. Неважно, молодо или старо Твоё тело — в Твоих вечных землях всегда апрель. Мир показал мне тот край, чтобы я смог увидеть Тебя, и поведать эту историю. Чтобы Ты, услышав рассказ, не позволил Кириллу вновь и вновь убивать любимую, превращая Тебя в перекошенного калеку. Он всегда будет считать это логичным и верным, его ипостась — холодный анализ.
Ум услужливо оправдает любое зло.
Тогда они, согревая ладони друг друга, будут мирно сидеть на обрыве, наблюдая, как клубятся в бездонной синеве облака мыслей и грохочут на поверхности океана волны эмоций.
А Ты — не будешь одинок. Страх уйдёт, навечно.
Ты перестанешь видеть всюду врагов, начнёшь восхищаться не «звёздами» — пустыми созданиями в блестящей обёртке, а искрами на ночном небосводе, выйдешь из-под мрачных сводов на залитые солнцем лужайки, и прекратишь считать любовь грязной, войну же — священной.
И встретишь настоящую красоту.
Всем вам, встреченным и не встреченным Облакам.
P.L.U.R.