В отношении телефона взгляды разнились кардинально. Средство связи Мирон ненавидел лютее телевизора. Стоило зазвонить аппарату, наливался агрессией, орал, что есть мочи.
- У вас - петушиные бои идут? - спросит абонент.
- Ага, петушиный боец.
Когда приходили гости, Борыска зашвыривал горлодера в кладовку:
- Охолонь!
Мирон и в темноте орал.
Борыска вспомнил бабушкин рассказ из деревенской молодости. Когда, бывало, на игрищах чуть не до утра пробудут, а с рассветом в поле. Петух в доме - главный будильник. Братья возьмут соломинку, в горло ему засунут, перекроют подъемную музыку. Петух встрепенется в нужный момент обозначить начало трудового дня, а из горла шиш да маленько. Пока родитель разберется, что к чему, молодежь лишний часок сна урвет.
Борыска соломинку для питья коктейлей принялся засовывать Мирону в горло.
- Не мучай животное! - дочь со слезами набросилась на отца. - Тебе бы так! Он что, виноват, если в квартире жить заставляют?
- Ага, не виноват. Скоро всех выживет! Оторву башку!
Борыска ворчать-то больше всех ворчал, но яйца, что гарем Мирона поставлял, в первую голову сам употреблял. Слаб был на этот продукт. В молодости мог за один присест десятка полтора выпить. Галка принесет ячейку, Борыска ее ополовинит, не отходя от стола. Только скорлупки отлетают.
- Поменьше бы яйца пил, - ворчала Галкина мать, когда оставалась наедине с дочерью.
- Жалко что ли?
- Простофильная ты! От яиц на подвиги мужиков тянет! По другим бабам начнет скакать, не так запоешь!
- Брось ты, мама!
- Набросаешься матерью!
Иногда не выдерживала, недовольно выговаривала зятю, глядя на поглощение, провоцирующего супружескую неверность продукта. Дескать, вредно столько-то.
- Жалко что ли? - без обиды спрашивал Борыска. - В яйце все в дело идет, усваивается без отходов.
- То-то и оно, что в дело, - туманно говорила теща, не объясняя, почему следует укоротить аппетит на диетпитание.
Поглощал Борыска яйца до поры, пока сальмонелла не грянула со всех газет и телевизора. Не напугала страшной заразой, таящейся в сыром яйце, против которой одно спасение - крутая термообработка. Но вареные яйца Борыска на дух не переносил. Одну штуку не мог запихать в себя, не то что пяток-другой...
Лет десять поствовал...
А тут полная уверенность в чистоте продукта... Посему, крепя сердце, терпел петуха.
В тот день в спальне покрасили батарею. От запаха перебрались с Галкой спать в "птичник". Дело житейское, приобнял среди ночи Борыска супругу. Новое место всегда располагает. И у супруги настроение оказалось не прочь. Без дебатов "хочу - не хочу", "могу - не могу" ночной консенсунс возник.
Посреди него кто-то из супругов охнул от наплывших чувств. И сразу прямо в консенсус грянуло, как из ружья:
- Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!
Во весь противный голос заблажил паршивец. Всю гармонию криком истошным порушил.
На свою голову.
- Все! - выпрыгнул из объятий Борыска. - Хватит издевательств!
Выхватил из курятника Мирона и, будучи в страшном гневе, отделил беспардонные голосовые связки от легких и других органов, способствующих кукареканью. Оторвал башку. Выполнил давно обещанное.
Замолчавшие детали выбросил на балкон и вернулся к жене продолжать консенсус. Только Галке уже не до него. Спрыгнула с дивана в сторону балкона.
- Потрошить буду, а то пропадет.
- Брось в морозилку! - звал супругу из кухни на диван Борыска.
- Не, свежего надо!
- Вот уж отродье - даже мертвый гадит!
Одно утешало, кончилось петушиное иго.
На следующий вечер вернулся Борыска домой, а там опять:
- Ку-ка-ре-ку!
- Ожил? - перепугался Борыска.
- Ага, из супа воскрес, - смеется Галка. - Не боись, это не Мирон, нового на курочку обменяла.
- Оторву башку, будет орать!
- Живодер ты, папка! - со слезами из кухни вышла дочь. - Жалко Мирона!
- Меня бы кто пожалел! - проворчал Борыска и пошел знакомиться с новым производителем.
- Здорово, Мирон-2! - сказал белоснежному красавцу с малиновым гребнем.
Завидя Борыску, петух недовольно забегал по курятнику, забил крыльями. Но молча. Видимо, хохлатки доложили, что в присутствии хозяина лучше держать язык за клювом.
ПОЛЁТ ЛАСТОЧКИ
Грянул июль. Картошка все еще стояла не окученной.
В субботу Галка Рыбась закинула Борыске удочку съездить в поле. На что получила яснее ясного:
- Нет!
Не расположен был супруг к тяпке. После обеда залег на первом этаже дачи, отвернувшись к стенке. Даже со спины читалось настроение: "НЕ КАНТОВАТЬ!"
Кантовать, не кантовать, да картошка перестаивает. Галка с часик помаялась, помоталась по участку. Ни к какому делу душа не лежала. Сердце рвалось в поле. Опять пошла на поклон.
- Ну, поехали, Боря. Ведь цвести вовсю начинает! На неделе дожди обещают, как раз бы огребли.
- Нет, - ответила спина.
Можно было спустить собак: "Что мне, больше всех надо?! Ты один за троих ешь!" Да толку от крика картошке точно не будет. Нужен подход.
Галка выждала минут двадцать и пошла с подходом.
- Борь, ты не будешь огребать, я сама. Только отвези.
- Нет!
- Ты пока на озере порыбачишь.
- Нет!
- Я тебе червей накопаю!
- Нет!
Что с упрямым бараном будешь делать? Галка нутром чувствовала, как просит картошка пошевелить ее, присыпать земелькой, помочь тяпкой да добрым словом. Схватила кошелек и побежала к центральным воротам садоводческого общества. К ларьку. Взяла пол-литра водки. Укрепившись жидким аргументом, ринулась в новую атаку.
- Борь, глянь, что у меня есть!
Борыска повернулся на зов, безразличным взором посмотрел на победно выставленную руку жены с бутылкой.
- Съездим, а потом раздавим! - заговорщицки подмигнула Галка.
- Нет! - отвернулся к стене Борыска.
- Ну, че ты! Я шашлыки сейчас по быстрому замочу, вернемся мясо как раз дойдет, под водочку замолотим.
- Нет! Иди закопай лучше!
Так бы и перелобанила упертого бутылкой. Галка сделала зверскую физиономию, замахнулась на спину и... выкатилась из комнаты, полной угрюмого "нет".
Галка заметалась с бутылкой - куда ее? Прошлой осенью Борыска начал перекапывать землю, Галка, в домике была, вдруг крик, будто нож под сердце Борыску саданули. Выбежала. Он стоит у забора, а на вилах разбитая литровая бутылка и запах спирта по всему участку.