Опять мечта накрылась медным тазиком. Но не оптимизм нашей героини. «Хренушки! — утерла слезы. — Все равно куплю Валечке квартиру».
Такая у Вити сестра. Когда бы ни приехал к ней брат, обязательно для его детей и жены подарки заначены — рубашки, кофточки…
Жалел Витя сестру и любил. Очень ждал на юбилей. И мечтал грибами накормить. За время, что в Америке жила, поди совсем забыла вкус…
…В тот раз километров на 8 углубился Витя в тайгу. Августовское солнце с утра куролесило по чистому небу. И так все лето. Будто пустыня Сахара, а не Сибирь-матушка…
А какие в пустыне грибы? Попались за два часа три обабка и пару сыроежек. Витя уже собрался плюнуть на пустопорожнее занятие, но вдруг как в сказке… По щучьему велению, по моему хотению грибов видимо-невидимо…
У Вити руки затряслись… В многолетней грибной практике встречал такое. Заросли папоротника раздвигаешь, и в них стоят родимые… Тут тоже сунулся в папоротник и будто в машине времени в другой год перенесся. Опята рядами… Витя раскрыл нож, который ржавел в кармане все лето, и пошел косить…
«Есть справедливость, — радовался удаче, — не зря столько раз мотался. Угощу Алку опятами, — думал, лазая на четвереньках по зарослям. — Только бы приехала».
В Америку Алка улетела после истории с иномаркой. По величайшему блату подруга устроила работу нянечкой-поваром-уборщицей-садовником в американской семье. Писем Алка не писала, но звонила дочери.
Хотя Валентина рассказывала, что мать живет с хозяевами в двухэтажном доме, Витя представлял ее в темной каморке под крышей небоскреба. Город только из окна видит, а так не разгибая спины, не выходя на улицу, пашет на американцев. Не верил Валентине, когда та говорила, что мать может полчаса болтать с Россией по телефону.
«Вранье! Это какие деньги за переговоры, что через океан идут, платить надо?».
«Хоть бы на билеты накопила, — думал, лихорадочно срезая опята. — И не поможешь! Эх, жизнь-жестянка!»
Корзина была почти полной, когда раздвинул листву древнейшего растения и… Забыл о грибах… Свежих и маринованных…
В упор смотрел из папоротника медведь. Пусть не из огромных и страшных. Но и не медвежонок. Пестун.
Витя к медвежатникам не относился. Даже ружья дома не имелось. Но в таежном районе жил, знал от сведущих людей — пестун не нападет с целью задрать. Зато позабавиться хлебом не корми. Может до смерти, играючи в кошки-мышки, замучить человека.
Витя не был расположен к мышиной роли, дал задний ход из грибных мест.
Дальше жуткий провал в памяти. Бездонная пропасть.
Вот папоротник, вот грибы, вот пестун… Это помнит до мелочей. Пенек осиновый в опятах, белое пятно на груди медведя, и вдруг… сразу деревня, дом родной. Тогда как согласно географии между событиями 8 километров лесной дороги, поля, покосы, мосток через речушку. И не на мотоцикле преодолел расстояние. Когда там было заводить? Бегом через провал в памяти несся.
— Ты че, обливался? — спросила жена, когда Витя влетел в дом.
Рубаха была, хоть выжимай.
— Ага, — пришел в себя грибник.
— Опять впустую ездил? Неймется тебе! Белье бы лучше погладил.
Витя посмотрел в корзину и согласился.
На дне грустно лежали четыре опенка.
Но ручку корзины сжимал так, что пальцы пришлось другой рукой разгибать.
— Валька письмо прислала, — сказала жена, — Алка к тебе на юбилей с американским мужем прилетит. И будут Вальке квартиру покупать. Заработала Алка долларов.
— Молодец! — обрадовался Витя. — Надо обязательно опят намариновать.
И, прихватив топор для самообороны от медведя, побежал собирать рассыпанные грибы, дорезать растущие. Часть планировал отварить и в морозильник сунуть. Алке с мужем сделать жареху с картошечкой. Американец, поди, в жизни такую вкусноту не пробовал. Часть замариновать. На все хватит.
Но…
— Сволочи! — добежал Витя до папоротника.
— Сволочи! — облазил заросли до миллиметра.
— Сволочи! — по инерции ругался у мотоцикла.
В последнем случае зря. Мотоцикл стоял в целости и сохранности.
Грибов ни на дороге, ни оставленных на корню по причине медведя не нашел.
«Ну, гады! — грозил кулаком тайге. — Ну, жулье! Чтоб вам подавиться ими!»
Успокоившись немного, Витя закурил, и тут же опять выбило из седла: «Муж у Алки не черный случайно? Ей хоть кто может мозги запудрить!»
«Засмеют мужики! — не на шутку разволновался от расового предположения. — Сунайкин вместо пчел негров взялся разводить».
Витя вскочил на мотоцикл и помчался в деревню звонить Валентине насчет масти отчима. Негров только в родове не хватало. И пусть срочно предупредит мать, чтобы деньги квартирные от нового мужа прятала… Черные, говорят, воровитые…
САЙГАК НА КОЛЁСАХ
ОСЕННЯЯ СОНАТА
«Дождалась на старости лет, — думала, сидя на корточках за сараем, Галка Рыбась. — Отродясь таких слов не говорил. Испугался, что потолок поехал!»
— Звездочка моя единственная! — вонзал в холодный ветер любовный призыв муж. — Счастье мое! Ягодка! Где ты? Отзовись!
«Счастье» мучилось за сараем.
…Начиналось все очень даже славно.
Галка с мужем Борыской в воскресенье двинули на дачу за картошкой. В автобусе встретили соседа Ивана Францева. Их участки впритык стоят.
Как водится в светской беседе, поговорили о погоде. Она стояла такой, что ноябрь нежаркий выдался. Уже прощупал население минусом в 20 градусов, тогда как снегом не баловал. Дачи, конечно, до селезенок промерзли. Рыбаси пригласили соседа на свою, где протопили в кухоньке печку, создали сносную температуру для общения за рюмкой чая. Рюмок, надо сказать, не было, как и чая. Зато покрепче нашлось. У Францева на даче имелась с лета забытая заначка, о которой вовремя вспомнил. И Рыбаси не с пустыми руками поехали за город.
Посидели душевно, посудачили о житейских проблемах, потом засобирались с картошкой домой. Пьяному, конечно, море по колено. Но моря не было. Одна Омка рядом подо льдом протекала. Арифметика маршрута к дому была такой, что если добираться через мост, то полчаса из жизни вон, а напрямую по льду — тридцать минут экономии.
Пока Борыска закрывал на зимние запоры дачу, Иван да Галка смело ступили на лед. Дама впереди с песней: «Нэсэ Галя воду…»
— Накаркаешь воду! — пошутил Иван.
И как глядел в нее.
Лед проломился, Галка, не допев песню про тезку, ухнула в ледяную Омку. Иван следом начал погружение. Галка шла с пустыми руками, Иван тоже, зато спина у него была с ношей, рюкзак, полный картошки, моркошки и свеклы, горбом торчал сзади. Корнеплоды дружно потянули Францева на дно. Галку туда же тащили сапоги, пуховик и остальные носильные тряпки.
Борыска увидел картину трагедийного моржевания и остолбенел с ног до головы. Только что веселилась компания, и вот на тебе — большая часть терпит бедствие.
Не сказать, чтобы уж совсем пузыри пускают, Галка, как Серая шейка из сказки, плавает на поверхности свинцовых вод, Францев норовит рюкзаком на лед залезть.
И все равно что-то спасательное Борыске надо предпринимать, так как МЧСа под боком нет. А у Борыски столбняк, в голову вошедший, не проходит. Стоит, глазами лупает и пальцем не пошевелит во спасение жены и соседа.
— Помогай! — кричит Галка. — Холодно ведь!
— Как? — Борыска инструкций просит.
— Жердины давай! Веревку!
— А где взять?
Францев не стал ждать орудий спасения. Как атомный ледокол в белом просторе Арктики, начал, двигаясь спиной к берегу, ломать рюкзаком лед, пробивать проход к земной тверди. Галка устремилась следом.
Вышли они на берег. Опасность затонуть, как «Титаник», миновала, другая грянула — замерзнуть, как путешественник Скотт. Одно отличие — у того дачи под леденеющим боком не было, а наши замерзающие бросились на место недавней трапезы. На этот раз Францев не стал пропускать даму вперед. В мгновение ока, так бедняга околел в Омке, разделся догола и нырнул под ветхое, но ватное одеяло на диван, стоявший на кухне дачи Рыбасей.