В течение всей войны предпринимались усилия, чтобы не допустить этого. Многотысячные массы вошли в подпольную организацию, созданную польской буржуазией, велась борьба за подчинение таких «не своих» организаций, как, например, БХ, главным образом с целью законсервировать их в пассивном состоянии. Таким, как Коза, говорили: сидите дома, обойдется без вас. Потом сказали: сидите дома, когда будет надо, вас позовут. Потом, наконец: готовьтесь, но время еще не пришло, а пока сидите дома. То есть по-разному, но всегда «сидите дома». В конце концов, независимо от реальных стратегических предпосылок (которые, несомненно, существовали, особенно в первый период оккупации, когда политика захватчиков не была достаточно очевидна), таких, как боязнь усиления террора оккупантов и трудности разработки надлежащей тактики в отношении захватчиков, в конечном счете именно таков был общеисторический смысл лозунга «Стоять с оружием у ноги».
Однако массы вышли из дому. Вышли, ибо к этому их вынуждала действительность. Началось это, пожалуй, в первые дни выселений на Замойщине на рубеже 1942—1943 годов, а в полном объеме проявилось в 1944 году, когда, собственно говоря, уже вся нация пришла в великое историческое движение. Именно тогда перед «Лондоном» и «лондонской» Варшавой встала проблема Михала Козы. По существу, речь шла о том, как предотвратить, как не допустить, чтобы он пошел за пепеэровцами, речь шла о том, чтобы удержать его на своей стороне.
И лишь потом последовали упомянутые факты: создание официальной полиции ПКБ и неофициальной антикоммунистической ячейки — Антик. Лишь потом начались братоубийственные акции — такие, как борувские, «неофициальные» и официальные приказы о борьбе с бандитизмом, а главное… с агитаторами. Пожалуй, мы не сознаем, в сколь сильной степени весь этот трагический аспект нашей истории является производным от активизации масс, производным от проблемы Михала Козы. Конечно, если бы реакция не опасалась всерьез, не было бы убийств. Чего ради? Но в то же время, обрывая, порой ценой кровопролития, зарождавшиеся связи между массами и организованными левыми силами, этим массам надо было указать какой-то путь, надо было определить рамки их уже начавшегося движения.
«Сомнения политико-юридического свойства должны отступить на второй план перед далеко зашедшими переменами и радикализацией в настроениях общества, — оценивали ситуацию в Бюро информации и пропаганды ГК АК, — не удовлетворить основные стремления к социально-политическим преобразованиям — означало бы направить процесс изменений на рельсы анархизма… Крестьяне и рабочие готовы сами осуществить свои требования явочным путем… Лишь смягчение социальных, политических и национальных антагонизмов может привить обществу иммунитет против влияния коммуны»{206}.
Да, это так — на арену выходит действительный творец исторического прогресса, Михал Коза, строитель народной Польши. Не улыбайтесь, да, тот самый малограмотный Коза, и тот из-под Слонима или Трембовли, и тот из-под Красника, Пинчува или Кросно. И еще тот — из Таргувека, из Хшанува и из Краковского Подгужа. Это из-за его стремлений к реализации своих повседневных потребностей передаются тайные депеши из Лондона в Варшаву и из Варшавы в Лондон. Это из-за него более трезвые побуждают руководства буржуазных партий разрабатывать новые программы, новые политические лозунги. Это из-за него главнокомандующий АК приказом № 656/VI—Z от 17 апреля 1944 года предложил провести политические беседы «о перестройке деревни», а также о том, «за какую Польшу мы боремся», в которых предусматривалось развить следующие положения: 1) Польша будет демократической, 2) она будет страной социальной справедливости, 3) ее экономика будет обобществлена, 4) она будет страной высокой культуры, 5) она будет сильной{207}. Это из-за него большая четверка политических партий, на которые опирается «лондонское» правительство и его делегатура в стране, «объединилась» в раду едности народовой (совет национального единства) и после долгих споров родила программную декларацию «За что борется польский народ». В конце концов дойдет до того, что действительно не ориентирующийся в обстановке в стране и, больше того, не сознающий еще подлинно решающей роли Михала Козы молодой политработник 1-й армии, познакомившись на месте с пропагандой «лондонцев», с удивлением воскликнет: «Да ведь их программа более радикальна, чем наша!» Дело в том, что все это обращено не к поручнику С., студенту, молодому коммунисту, не тем более к полковнику Павельскому или поручнику Обарскому. Ради них незачем демонстрировать столь далеко идущую добрую волю. Таких, как Павельский, самое большее, надо считать, следить за ними и регистрировать в соответствующей полицейской ячейке. А вот с такими, как Коза, надо считаться. И vice versa на Павельского, Обарского можно рассчитывать; с Козой же надо считаться. И именно потому Михал Коза, этот нескладный и несознательный парень, выступает здесь как творец истории. Ибо он — представитель народных масс. Именно массы, и только массы, своей сознательной или несознательной, а строго говоря, более или менее сознательной повседневной деятельностью, направленной на удовлетворение своих, чаще всего весьма будничных стремлений, творят историю.