Польская демократия обратилась к средствам, которые уже были известны социальным радикалам времен французской революции, к средствам, которых добивались деятели польского «Якобинского клуба» во времена Костюшко и ноябрьского восстания. Высший разум, политический разум, оценивающий исторический процесс в целом, взял верх над обоснованными, но, быть может, близорукими сомнениями.
Роль облеченных всей полнотой власти комиссаров революционного конвента сыграли уполномоченные по проведению аграрной реформы в воеводствах и уездах, а позднее — даже в гминах. Их инструментом были рабочие и солдатские бригады — 2 тысячи рабочих, в том числе 1200 пепеэровцев, 600 солдат и офицеров{223}. Позднее к ним присоединились крестьянские бригады по парцелляции. Рабочие бригады по поручению уполномоченных совместно с комитетами по аграрной реформе окончательно решали вопрос о разделе земли, помогали им в организации парцелляции. При этом не раз приходилось защищать крестьян от шантажа помещичьих приспешников, иногда от пуль лесных банд, порой побуждать их к активным действиям, хотя, как правило, само появление на местах, в деревне уполномоченных и бригад возбуждало у крестьян беспокойство, превращало его в лихорадочную активность. Там, где был землемер, землю отмеряли в соответствии с профессиональными требованиями, а где землемера не было, ее отмеряли шнуром, деревянными рейками, забивали временные колышки, чтобы раздел стал совершившимся фактом.
Изгоняли помещиков, само присутствие которых в деревне парализовало крестьянскую революцию, изгоняли их приспешников. Крестьянские подводы вывозили бар, барские чемоданы, барских теток и вековых резидентов «за последнюю межу». Их провожали чаще слезы человеческого сочувствия, чем слова презрения и победные крики. Уполномоченные одного из воеводств на совещании в Люблине подверглись критике как «жалостливые» (чего впоследствии очень стыдились!){224}, поскольку выплатили какому-то приспешнику — управляющему задержанную помещиком плату, а в другом случае не проследили за своевременным выселением осиротевшей во время войны помещичьей семьи. А под октябрьской изморосью люди, посаженные на крестьянские телеги, охваченные страхом, побелевшими трясущимися устами шептали то бессильные проклятия, то трусливые декларации о лояльности, то слова безумного отчаяния или не менее безумной надежды… что, как говорится в пророчестве, «крест опоганенный упадет вместе с молотом», что «варвар, испуганный, навсегда уйдет в Азию», что татарин уже поит коней в Висле и что те «полвека», которые должны были пройти, заканчиваются как раз в этом, 1944 году, еще до праздников…
Раздавались выстрелы, падали первые жертвы. 9 октября погиб начальник поста гражданской милиции в Рыбачевицах, там же — член гминного народного совета Яновчук. «В Красныставском уезде в порядке вещей — обстрел домов, забрасывание гранатами наших самых активных членов»{225}. Еще в сентябре на территории трех освобожденных воеводств погибли в общей сложности 20 милиционеров, два войта, солтыс, бургомистр{226}. В Замойском уезде погиб председатель батрацкого комитета Беднаж. В деревне Сулув — шесть милиционеров, в Красныставском уезде — секретарь уездного комитета ППР Красовский, в Сокульском уезде были вырезаны две батрацкие семьи — 13 мужчин, женщины и дети. В Люблинском воеводстве до 1 ноября 1944 года было убито не менее 210 человек — политических деятелей, активистов земельной реформы, в том числе 67 членов ППР{227}.
В первую очередь землю брали батраки и безземельные крестьяне. Крестьянские деятели, уполномоченные и бригады «испытывали непрестанное давление малоземельного и безземельного крестьянства», — отмечает уполномоченный по Жешувскому воеводству{228}. «Уездные уполномоченные во многих случаях поддаются внушению со стороны сельскохозяйственных рабочих и выделяют им большие участки, чем безземельным и малоземельным», — констатировалось на съезде уполномоченных по проведению реформы в Люблинском воеводстве{229}. Зато во многих уездах Белостокского воеводства перевешивали интересы имущей деревни. Батракам не давали земли. В Жешувском воеводстве земли не хватало даже для батраков и безземельных. Все громче звучали требования об углублении реформы. В районе Пулав крестьяне добивались раздела имения, предназначенного для сельскохозяйственного института{230}. Кое-где парцелляции подверглись луга при животноводческих центрах, ликвидировались предназначенные для передачи государству или общественным организациям центры высокой сельскохозяйственной культуры, племенного животноводства, семенные хозяйства. За рабочими бригадами тянулись все более многочисленные крестьянские бригады по обмеру и разделу земли, деля все, что только поддавалось дележу.