«…Сидят у мамочки под юбкой и показывают язык. К ним приходишь, будто к чужим людям; они были героями, они рисковали жизнью, им слава, а мы чужаки, оккупанты, люди ниоткуда, ряженые, черт знает что… Мы оказались в одиночестве. Вернулся на родину, а чувствую себя, как в чужой стране».
Это очень правдиво, волнующе горько и правдиво. Но напомним: ни об одной эпохе нельзя судить на основании только того, что она сама говорит о себе. Ни одного человека нельзя оценивать исключительно на основании того, что он сам о себе думает, а тем более говорит.
Разве речь действительно идет только о праве бороться за Польшу? Разве источником этой трещины, которая разделила даже самых близких, являются только эти непризнанные заслуги? Разве речь для них действительно идет только о родине? В устах людей, которые не по принуждению, а добровольно вступали в организацию, потом шли в лес и не раз смотрели смерти в глаза, это — не фраза. Им ничего не было нужно, кроме свободы, они ни к чему не стремились, кроме того, чтобы по-прежнему служить родине, это не фальшь, а своеобразный синтез всей их морально-политической позиции, высокое обобщение их мировоззрения. Однако эту очевидность служения Польше, высокое обобщение этих взглядов необходимо разложить на первичные факторы, на отдельные компоненты.
Ясно только одно: революционная баррикада, проходящая через Польшу октября 1944 года, — баррикада совершенно особого рода. У нее не две, а три стороны. И в условиях сложной польской ситуации избитые лозунги да знакомые напоминания о том, что нельзя сидеть верхом на баррикаде, кажутся смешными. Нет, не верхом, а по одну и ту же сторону баррикады в отношении захватчиков и одновременно по противоположную сторону — в отношении соратников в борьбе с захватчиками, но противников в борьбе за облик будущего. И все три стороны польской баррикады абсолютно одинаковы. Здесь нет ничего от литературных вымыслов или происков политиканов.
Следовательно, правдой является и то, что эта молодежь все свои старания, усилия и жизнь посвятила Польше. Правдой является также и то, что в момент, когда эта Польша возрождалась, они отвергали ее, но к ней их притягивала необходимость борьбы против захватчиков до победы. Притягивала сама эта победа, участие в которой они вполне заслужили. Их притягивало пресловутое польское «возрождение из небытия» в дни 1944 года, та громадность творческой работы, которую надо было сделать как можно скорей, и каждый из них знал это. Вместе с тем их пугало и отталкивало все то, что составляло реальную форму тогдашнего развития исторического процесса, чуждость той картины, которую они увидели, несоответствие реальных свершений всем их представлениям.
Те, кого позднее без оснований назвали Колумбами, были преимущественно очень молодыми людьми. Они впервые поставили на карту истории очень крупную ставку — самих себя. Под давлением военно-оккупационного кошмара их вера и мечты приобрели необыкновенную конкретность.
Становление Польши в том виде, в каком оно осуществлялось — Польши ПКНО, — было их первым жизненным опытом, первым свершением. Даже если бы это свершение пришло с ожидаемой стороны, если бы оно было, так сказать, «лондонским», оно тоже удивило бы их. Ибо они не знали, что свершение почти всегда означает разочарование, осуществление отличается от мечты.