Положение изменилось, когда 19—20 марта к району концентрации 27-й дивизии АК приблизились части Советской Армии. 20 марта совместным ударом аковцев и советской пехоты были заняты станция и населенный пункт Турийск на реке Турья. Советские разведывательные отряды, ища с юга и юго-запада пути обхода узла немецкой обороны в Ковеле, продвинулись в глубь расположения группировки АК. Изолированный до этих пор партизанский край становился брешью в линии фронта.
23 марта с целью закрыть эту брешь немцы начали из-под Владимира решительное наступление, поддержанное танками. Их самолеты систематически бомбили отряды, штабы и тылы группировки АК. 26 марта подполковник Олива встретился с представителями Советской Армии, действовавшей на этом направлении. Это был первый непосредственный контакт «лондонской» Польши с СССР со времени разрыва официальных отношений…
О чем шла речь? Прежде всего, разумеется, об обстановке, о возможностях обхода ковельского узла с юга, о противотанковых и противовоздушных средствах, о боеприпасах…
Но подполковник Олива был дисциплинированным офицером. Полученное им от руководства АК задание выступить в роли хозяина он выполнил. Он сделал соответствующее политическое заявление, отрекомендовался как «хозяин» территории, представитель Польши и полномочного правительства в Лондоне. Советское командование это заявление, по всей вероятности, не слишком взволновало. Оно выделило аковцам несколько десятков тысяч патронов, а действующим в этом районе советским частям отдало указание о сотрудничестве.
На следующий день между Купичевом и Варшавой, Варшавой и Лондоном начался обмен радиограммами{30}.
«Советское командование… готово сотрудничать с нашей дивизией», — доносил подполковник Олива, представляя проект соглашения о сотрудничестве.
«На Волыни отношения с регулярными частями вполне корректны, улучшаются они и с партизанами», — добавлял генерал Бур.
«Отношение Советской Армии к нашим отрядам по-прежнему корректное», — констатировало последующее донесение.
Из Варшавы на Волынь была передана инструкция командующего АК, определяющая пункты соглашения, которое Оливе предстояло заключить с Советским Союзом, и условия сотрудничества 27-й дивизии с Советской Армией…
В Варшаве суррогат парламента — Совет национального единства (Рада Едности Народовой), «большая четверка», выражала свои опасения:
«Предоставление Советскому правительству возможности предпринимать дальнейшие попытки втягивать в подобные соглашения другие польские отряды, и притом без посредничества авторитетного, признанного Россией правительства и главного командования, может привести к опасным последствиям для всей нашей деятельности в пользу независимости как в стране, так и в эмиграции»{31}.
Лихорадочный обмен радиограммами между лондонскими штабами не оказал, однако, никакого влияния на положение в районе маленьких деревень Чмыкос, Штунь и Ставечки, где ковельский и владимирский батальоны АК совместно с советским 8-м отдельным стрелковым батальоном отражали все более ожесточенные атаки пехоты вермахта, поддержанной танками. Подполковник Олива уже не передавал советскому командованию новых концепций, выражавших беспокойство его шефов…
Командующий 2-й немецкой танковой армией придерживался мнения, что в прифронтовой полосе шутки неуместны. Новые удары гитлеровской пехоты и танков были направлены 2 апреля на Любомль, 3 и 4 апреля — на Штунь. Эта небольшая, затерявшаяся среди лесов деревенька — ключ ко всему району, контролируемому 27-й дивизией, — в упорных боях несколько раз переходила из рук в руки. 9 апреля немецкие танки прорвались прямо к штабу дивизии. На помощь пришли 54-й и 56-й кавалерийские полки 13-й советской кавалерийской дивизии. Два польских батальона совместно с советским полком нанесли удар по Владимиру. Теперь подполковник Олива согласовывал с командиром советского корпуса лишь вопросы боевого взаимодействия. К сожалению, последний, не располагал резервами. Польско-советская атака столкнулась с мощным контрударом немцев. Подразделения танковой дивизии СС «Викинг» 12 апреля прорвали общий польско-советский фронт, отбросили советский 56-й полк на восток, а 54-й — на запад, в котел, который сомкнулся вокруг 27-й дивизии. Шесть дней и шесть ночей держались в сжимающемся немецком кольце батальоны АК и советские конники. Бой шел за каждую группу деревьев среди болот, каждую просеку, каждую дамбу. 18 апреля в хуторе Добрый-Край погиб подполковник Олива{32}. Майор Жегота, несмотря на ранение, принял командование. Дивизия двигалась колонной по дамбе под Писажовой Волей — последней брешью в кольце окружения, обороняемой группой Гарды. К сожалению, деревня уже была разрушена и занята немцами. Колонна двинулась на север — на обороняемый немцами Замлынь и мост через реку Харетву. На полях между Замлынем и Ягодином, перед последним сильно укрепленным немцами препятствием — шоссе и железнодорожной линией, скопились тысячи отчаявшихся беженцев. Вот он, пресловутый польский характер Волыни, который надлежало с гордостью продемонстрировать перед Советской Армией, — жалкие, отчаявшиеся остатки местных жителей, сотни крестьянских повозок, захлестнувших, забивших все тропки и дороги. В ночной темноте на переправе через Харетву под внезапно обрушившимся ураганным огнем немецких пулеметов колонна разрывается, рассыпается, теряет «хвост» — обозы, тылы, беженцев… Истощенные до предела, боевые батальоны АК силой прокладывают себе путь; под ураганом огня из обороняющих железную дорогу бетонных бункеров они форсируют шоссе и железнодорожную линию. Неудержимым потоком тянется за ними перепутавшаяся колонна беженцев, уцелевших бойцов. Врассыпную, бегом, через голые поля, через заросли, к еще далекой, спасительной гуще леса мчатся люди. Две ночи спустя через пути под Ягодином в белом свете ракет и под дождем снарядов пробиваются остатки «хвоста» дивизионной колонны, вновь собранные наиболее энергичными офицерами под командованием Петра.