Впрочем, неизбежная горечь разочарования не стала уделом только людей третьей стороны польской баррикады. От нее не был свободен никто из тех, кто в годы поражения и победы, смерти и воскресения родины бросил на чашу весов исторических событий свои усилия и жертвы, свои мысли и сердце. В этой войне — двусторонней польской войне за будущее — в Польше не было полностью выигравших, за исключением, может быть, себялюбцев, боровшихся лишь за свою шкуру. Но в этой войне не было и полностью проигравших. Ибо в конечном счете выиграла Польша. И только историческая дистанция позволяет нам полностью оценить размеры этой победы. Сегодня мы — и эти, с левой, и эти, с правой стороны баррикады, — говорим в согласии: «Мы боролись за Польшу лучшую, чем она была», и Польша, которая есть, именно такая, она наша. Мне думается, что и тогда, в 1944 году, мы могли и должны были эту высшую в наших расчетах «точку сопряжения» сделать общим знаменателем нового единства, орудием победы не только для всей нации, но и для каждого верно служившего ей человека.
Новая родина — народная Польша могла предложить своим политическим противникам только одно, но очень и очень важное: вместо горечи поражений в борьбе за формы существования родины радость победы в общем деле, в совместной борьбе за сущность национальной судьбы. Тогда, осенью 1944 года, путь к единству вел через Берлин. Этот путь был возможен. Этот путь долго еще оставался открытым.
ЗА ПРАВО НА ПОБЕДУ
…И он спросил: «Вы хотите обладать монополией на право умереть за родину?..»
Истории, в момент когда она свершается, а следовательно, и политике всегда присущи две объективные реальности. Одна реальность, я бы назвал ее материальной, — это то, как действительно обстоят дела. Другая, в известном смысле духовная, — это то, как люди представляют себе состояние дел. В политике, в истории субъективный фактор — человеческое сознание — играет роль объективного фактора. Взгляды людей, взгляды масс или руководителей — независимо от того, правильны они или неправильны, соответствуют они материальной реальности или не соответствуют, — следует рассматривать как объективный фактор. Зачастую суждение о событии играет даже значительно более важную роль, чем действительный облик этого события.
Сегодня, зная намерения оккупантов, мы с большим основанием говорим о том, что в Польше периода войны и оккупации основное место занимал национальный вопрос, вопрос обеспечения самого существования нации. В польской действительности военных лет историческое место общественных классов и политических течений, общественная полезность усилий и программ определялись их отношением к этому основному вопросу. Не следует забывать, разумеется, о том отсутствии единства, которое в то время наносило тяжелый ущерб стране в целом. Но разве признание того, что отсутствие единства имело основания, было подлинным и неизбежным, делает сетования по поводу последствий раздробления усилий претензиями, обращенными в пустоту?
Думаю, что нет. В отношении польской ситуации военных лет национальная память имеет право предъявить каждой партии, каждому деятелю, каждому руководителю и претенденту на роль руководителя особые моральные и политические требования, оценить его деятельность критерием высочайшего чувства ответственности.
Сегодня, в эпоху термоядерной угрозы, которая поставила нас перед возможностью гибели всего человечества, международное рабочее движение решительно ставит на первое место вопрос о предотвращении войны, вопрос о существовании человечества и, сознавая непримиримое противоречие интересов пролетариата и капитала, требует, однако, подчинить это противоречие интересам сохранения мира.
Нельзя не видеть, что в Польше в годы войны также существовала своеобразная ситуация абсолютной, тотальной угрозы. И если Польская рабочая партия в какой-то мере была предвестником нового, не доктринерского подхода к решению практических проблем революции, подхода, который полностью восторжествовал в международном рабочем движении в итоге XX съезда КПСС, то ее отношение к вопросу о судьбах нации и иерархии проблем есть следствие того факта, что ситуация в Польше в годы оккупации в определенном смысле предвещала ситуацию, в которой оказалось человечество в современную эпоху тотальной угрозы.