«Солдаты, партизаны и партизанки Армии Людовой, Батальонов хлопских и вы, из Армии Крайовой, те, кто свое оружие направляет только против немцев… Вы, кто пишет историю своей кровью, должны служить для нации примером единства в борьбе против оккупантов. Координируйте вашу до сих пор распыленную борьбу с врагом! Объединяйтесь независимо от политических различий в верхах, в рядах единой армии польского народа. Объединенные, создавайте вместе Армию Людову, выбирайте вместе ее командиров. Кровь, пролитая в борьбе против оккупантов, должна объединять всех вас, поскольку у всех вас общая цель в этой борьбе — свободная и независимая Польша»{263}.
Несколькими днями позже ЦК ППР разработал организационные директивы по вопросу создания Армии Людовой.
«ЦК ППР подтверждает, что на нынешнем организационном этапе строительства АЛ сохранение автономии военных организаций, которые вошли или войдут в состав АЛ, является основной формой объединения различных воинских формирований в ее рядах. В период оккупации и подполья, а особенно в период своего создания, АЛ может состоять из самостоятельных воинских формирований, на добровольной основе централизующих под общим военным руководством свою основную деятельность»{264}.
ППР и Армия Людова предлагали солдатам и офицерам, отрядам и организациям почти на любых приемлемых для них условиях присоединяться, вступать или же сливаться с объединяющейся вооруженной силой нации во имя более планового использования их возможностей в борьбе против захватчиков.
Казалось, что кровавый диктат оккупационной действительности, очевидная потребность координации и объединения вооруженных усилий дойдут до всех, отодвинут в сторону политические и идейные различия отдельных группировок польских вооруженных сил, заслонят расхождения в оценке условий, необходимых для восстановления и расцвета родины. Возможно, поэтому в стране не всегда с должным вниманием оценивали трудности объединения, поэтому не замечали высоты того идейного порога, перешагнуть который предстояло польскому солдату, чтобы вступить на путь, ведущий к полям будущих победных сражений. Возможно, поэтому недооценивали моральный и политический вес той польской боли, от которой не могли излечить слова. Сыновья батраков и заводских рабочих, дети того класса, которому «нечего было терять, кроме своих цепей», возможно, не всегда могли понять, что у других, хотя и близких, есть кое-что, чего жаль и что надо было принести в жертву родине. Не обязательно морги, акции или дома — возможно, лишь воспоминания, возможно, лишь иллюзии, возможно, лишь образ прошлого или представление о будущем, отличное от того, осуществлять которое начала история.
Те, кто пришел с Востока, чья военная биография отличалась от биографии тех, других, названных позднее Колумбами, были богаче уже военным опытом, знаниями и переживаниями, которые облегчили им переход через критический порог на пути к новой Польше в новой Европе. Впрочем, они уже переступили этот порог, наблюдая за развертыванием военной драмы издали, видя трагедии Замойщины, Пальмир и Варшавы и понимая, что это не единственные драмы, не несравнимые, не составляющие исключения. Участвуя в военных усилиях сотен миллионов, они постигали то, что Польша, как бы сильно мы ее ни любили, не является, однако, пупом земли, главной проблемой этой войны. Живя и работая, страдая и борясь вместе с советскими людьми, они учились понимать их позицию, их сомнения, возражения, сопротивления и упорство. Наконец, они лучше, чем те, другие, в Польше, видели масштабы борьбы, ее мощь, лучше знали, как много недостает Польше, которая не может претендовать на то, чтобы диктовать Европе и миру законы и поучения, навязывать свои обычаи и традиции. И наконец, свою службу новому они начали реально, не с обещаний, а с жертв и усилий. Они отдавали больше, чем родина обычно требует от своего солдата. Они не только отдавали свою собственную солдатскую жизнь, но и уже заранее во имя общего будущего жертвовали своим личным прошлым и ближайшей реальностью: родным двором и деревней, где похоронены отцы, своим домом, судьбой своих близких. Возможно, они не были достаточно снисходительны, возможно, были излишне требовательны, но лишь в меру принесенных ими жертв. Возможно, они были суровы. Но они знали, что польским подлинным болям мало толку от слов, хотя и они необходимы.