Такие же, как и те, из тех же городков и деревень Виленщины и Львовщины, Волыни и Полесья, из тех же поселений. Пережившие то же самое, и даже больше, ибо они пережили в Советском Союзе еще и 1942 год, трагический год, год Сталинграда и эвакуации из СССР армии Андерса, и еще 1943 год, год разрыва отношений[3], год Курска и сражения под Ленино. Такие же, и не такие, именно потому, что пережили все это. Ибо они уже прошли Ленино. Прошли этот экзамен и испытание. Перешагнули через этот порог.
Смоленщина провожала их сердечно, с волнением и пониманием, как своих. И они так же прощались с ней — землей, за которую сражались и которая стала близкой, с людьми, с которыми они вместе сражались и которые стали близкими. И вместе с тем они испытывали чувство радости, расставаясь с этой землей, столь далекой и непохожей на близкое и знакомое — на дом. Составы ползли вдоль границы между Белоруссией и Россией, и где-то под Рославлем, между реками Сож и Ипуть, кто-то из более начитанных пробормотал: «Когда-то здесь тоже была Польша…» Прыснули смехом. Откуда? Настолько все было здесь не по-нашему — и дома, стоявшие по-иному, и иначе проложенные улицы, и лица крестьян, их глаза и морщины, и платки, как со старых икон, виденных ими в уральских и сибирских избах, и постные блины, и запеченная в чугунках, застывшая на морозе ряженка на крохотных колхозных базарах у станций и полустанков железной дороги…
Украина — незнакомая полякам и сама еще не знающая их — встречала иначе. Смолкали разговоры, глаза недоверчиво, исподлобья посматривали на белые орлы на шапках, на традиционные конфедератки. «Мы с вами», — говорили поляки. «Да, да, мы читали, вы — союзники», — раздавалось в ответ. Но в слове «союзники» не было того тепла, с которым оно произносилось на дорогах между Москвой и Белоруссией. Заместитель командира по политико-воспитательной работе объяснял: «Была не только битва под Радзымином, до нее был поход на Киев. Мы помним конников Буденного. Они помнят улан Пилсудского. Поймете, для них конфедератка означает совсем не то, что для нас…»
На этот раз поляки входили в Киев с востока. Сразу же за Дарницким железнодорожным узлом — серый Днепр и мост, какой-то голый, висящий высоко над водной пустыней и плоскими прибрежными лугами, мост, на котором через каждые два метра — сапер с ящиком песка против зажигательных бомб, через каждые два десятка метров — торчащее над водой тесное деревянное, похожее на гнездо, сооружение с пулеметом и молоденькими девчатами из ПВО. А дальше — серый, военный, весь в ссадинах Киев, похожий на человека после пыток: черные обломки выбитых зубов — руины домов на Крещатике, ослепшие глаза — потускневшие церковные купола.
Составы медленно ползли через мост. Уже опустились сумерки, когда 1-й польский дивизион зенитной артиллерии въехал на станцию Дарница. «Ваша очередь десятая, поедете не скоро». Сотни вагонов и платформ с людьми и боеприпасами, бензином и продовольствием, танками и автомашинами, состав за составом забили все подъездные и запасные пути узла. На платформах польского эшелона лишь две батареи орудий, взвод крупнокалиберных пулеметов. И еще те девчата на мосту. А дальше — город.
Гул первых самолетов был еле слышен. Высота — семь километров. Потом пришло предупреждение из зоны ПВО, а потом — земля и пути содрогнулись от рева моторов. Пятьдесят пикирующих бомбардировщиков Ю-88. Осветительные ракеты медленно опускались на парашютах. Под их ослепительным светом отступала спасительная темнота. В холодном белом свете черные тени вагонов, орудийных стволов и бегущих людей, совсем непохожие на спокойные и неподвижные тени от солнца, в неистовой пляске метались из стороны в сторону.
Пикировщики, образовав круг, устремлялись, как ястребы на кур, вниз, на забитую вагонами, людьми и машинами станцию. Выли сирены под крыльями самолетов, выли бомбы, и уже не было слышно крика обезумевших от боли раненых. В укрытиях, на путях между рельсами, под колесами вагонов, засыпаемые градом обломков и осколков от разбитых вагонов и паровозов, кирпичами, досками, рядом с горящей нефтью и бензином из цистерн, в которые попали бомбы, тысячи обреченных на беспомощность людей искали убежища. Их единственной заботой стало «как можно ниже пригнуть голову, как можно плотнее прижаться к земле, которая может спасти»… И только наши зенитчики высоко наверху, на платформах польского поезда, открытые бомбам, пулям и обломкам, оглохшие и ослепшие, теряя сознание, почти автоматически делали свое дело.
3
25 апреля 1943 г. Советский Союз разорвал дипломатические отношения с эмигрантским польским правительством, проводившим враждебную политику против СССР. —