Между тем для осуществления наших планов в наличии имелась едва ли половина того количества людей, на которое рассчитывали. Из Советского Союза призывников-поляков из Западной Украины и Западной Белоруссии прибыло только 23 тысячи вместо ожидаемых 50 тысяч, и среди них всего 1738 офицеров.
1-я армия — 72 тысячи человек, полностью вооруженные, — находилась в окопах над Вислой, изредка получая пополнения. Чаще всего приходилось отдавать людей для вновь формирующихся частей. Из прежних лагерей и центров формирования на территории СССР прибывали последние польские части. 2-я армия насчитывала уже около 50 тысяч человек, но ей не хватало трех четвертей необходимого количества офицеров. Кадры дивизий 3-й армии насчитывали по нескольку десятков человек. Я не говорю о многочисленных частях резерва Главного командования. Формирование польского фронта продолжалось. Оружие уже находилось в дороге. И люди — тоже в дороге. Десятки тысяч добровольцев и новобранцев из числа призванных еще в Сумах и Киверцах, прибывавших из Вильно, Пинска, Новогрудока, Тарнополя и Львова, призванных в Белостоке, Жешуве и Миньске-Мазовецком, двигались по железным дорогам и шоссе. Случайными поездами, а иногда и пешком, в истрепанных домашних костюмах, с узелком, в котором лежал взятый из дому хлеб, двигались они к запасным полкам, к деревням, громко называвшимся «районами формирования», где их ожидали организационные группы. Стены бараков буквально трещали в Майданеке, тесными оказывались помещичьи амбары в деревнях.
«В момент моего приезда 4-й запасной пехотный полк насчитывал около 10 тысяч человек, из которых 9 тысяч не были обмундированы… Если бы не помощь 2-го Белорусского фронта, с продовольствием была бы катастрофа. На сегодняшний день имеется лишь однодневный запас картошки. Помещение годится в лучшем случае на четыре — пять тысяч людей. Нет воды и света. Теснота, духота неописуемые»{291}, — докладывал главнокомандующему Войска Польского начальник Главного политико-воспитательного управления, инспектировавший гарнизон в Белостоке.
А больше всего недоставало кадров, способных как-то упорядочить и организовать эту солдатскую массу. 1-я армия дала сотни офицеров, мобилизация — две тысячи, тогда как рассчитывали на гораздо большее количество. Исправно и в срок прибывали только офицеры, откомандированные в Войско Польское командованием Советской Армии. Таким образом, одни люди ожидали других, которые придадут их патриотической готовности боевой смысл.
Эту массу, еще лишь наполовину солдатскую, раздирали самые различные сомнения и опасения. Многие прибывали для службы в Войске Польском из Западной Украины и Западной Белоруссии. В запасные полки из польских частей приезжали за людьми советские офицеры, не умевшие говорить по-польски. Люди боялись, что их повезут назад, а не в Войско Польское. Многие прибыли из Волыни, Западной Украины, а также из пограничных уездов Люблинщины, Хрубешува. Там они составляли самооборону, охраняли свои семьи. Здесь они, скопившиеся в запасном полку, чувствовали себя ненужными, ожидая служебного назначения, мундира и оружия… А дома хозяйничали бандеровцы… Доходили вести, слухи, письма о зверствах, назывались сожженные местечки, сровненные с землей деревни, фамилии убитых соседей.
Многие пришли прямо из родной деревни в часть, стоявшую здесь же, в этой деревне. Одетые еще в домашние лохмотья, питавшиеся еще хлебом, взятым из дому, ошеломленные, затерявшиеся в коловороте «первого дня творения» — рождения нового полка или дивизии, они здесь ждали. Деревня была тут же, рядом, отец, мать, жена — им-то каково придется? А тут пора поднимать зябь, проводить осеннюю пахоту, сев. Земля ждет, и землю дают — не обойдут ли, раз в доме нет мужчины?..
И все беспомощно посматривали в сторону хаты, где расположился штаб полка — те несколько еще незнакомых людей, из которых самое большее каждый пятый говорит по-польски и которых так редко можно видеть, ибо они в отчаянии пытаются как-то распутать весь этот балаган… Посматривали и в другую сторону, в лес, где, они хорошо знали, укрывались другие, в мундирах и с оружием. Может быть, неладно что-нибудь в этом войске…
Они еще не очень уверенно чувствовали себя — солдаты без мундира, без своего места в строю, у полевой кухни, на утренней поверке или у стойки с оружием. Без своего командира, знакомого, близкого. «Естественно, что солдат, не вооруженный и не обмундированный, крайне слабо ощущает свою связь с войском»{292}, — писал майор Петр Ярошевич из 1-й армии в октябре 1944 года. Почти буквально то же самое, что 113 лет назад, в 1831 году, писал другой польский офицер, поручник Альфред Млоцкий из 9-го пехотного полка армии Королевства: