…Польская родина истекала кровью, горели города, в деревнях торчали трубы и печи, ветер носил пепел по чистому полю. Солдат сжимал горячую боевую винтовку, заряжая ее заколдованной пулей. А барская измена заставляла его обращаться в бегство…»{297}
…Я вспоминаю пополнение, которое в начале октября 1944 года прибыло в наш полк 1-й армии, смертельно обескровленный в боях на чернякувском плацдарме. Помню поляну в деревне Циси под Миньск-Мазовецким, буро-зеленый прямоугольник нашего нового «четвертого батальона», почти 900 складных, неплохо вымуштрованных, угрюмых, молчаливых людей. 25 взводов под командованием седовласых младших офицеров уже в годах, но имеющих, как можно было догадаться по их виду, многолетнюю профессиональную подготовку… Умудренность жизнью, слегка иронические взгляды, подчеркнутая лояльность, добросовестность в мелочах, молчаливость. Во взводах они все знали друг друга, понимали с полуслова. Они не говорили, откуда пришли. Их выдавали напевная речь и место рождения, указанное в анкетах. Позднее, значительно позднее, я узнал всех их, понял. Но это было под Одрой, после Поморья и после Колобжега. А дезертировали только пятеро из них, только пятеро.
Как было в других местах? О таких сколоченных, спаянных взводах и ротах пополнения можно сегодня услышать в рассказах о формировании полков 2-й армии, прочитать в рапортах из запасных полков. Одни пришли прямо из Парчевских лесов Сольской пущи, другие — из Виленщины, районов Новогрудока, Львова. После разоружения, после интернирования их направляли в распоряжение Войска Польского без офицеров, которые отказались служить в возрожденном народном войске. Люди с прошлым, люди, представлявшие определенное течение. Они хотели сражаться, и сражались отлично. Однако не сохраняли ли они лояльность в отношении прежнего командования, в отношении того правительства, которое до этих пор было для них единственным? Не намеревались ли они остаться в его подчинении? Правда, общие концепции и тайные приказы польского главнокомандующего из Лондона до них не доходили. Однако каждому из них разъясняли, что это за войско в Люблине и почему нельзя вступать в ряды берлинговцев. Они читали сами или им пересказывали прочитанное, какие польские дивизии находятся на Востоке. Вот что говорилось не в шифровке для избранных, а в массовом издании, публичном органе подполья «Бюлетынь информацыйны» 12 августа: «Строго говоря, это не польское войско, а отряды наемников польского происхождения на советской службе»{298}. И ведь этим людям были адресованы листовки, которые находили в казармах запасных полков, на деревьях вблизи солдатских землянок:
«ПКНО не имеет никакого права объявлять мобилизацию. Помните, что эта армия — козырь в руках русских. Мы все пойдем сражаться, все пойдем бить врага, но как настоящее Войско Польское под командованием генерала Коморовского»{299}.
Когда я сегодня вспоминаю ту поляну в деревне Циси под Варшавой и тех, кто своим достойным видом вызывал уважение взводных и сержантов, командиров взводов, я уже знаю, что план «Буря» предусматривал кроме выхода из подполья оставление в подполье второго, запасного комплекта командования, а кое-где, например на Виленщине, существовали и третьи, и четвертые «гарнитуры», законспирированные в рядах партизанских бригад и батальонов АК. Мне неизвестно, какие приказы в отношении призыва в армию они издавали и какие получали после прохода фронта, после выхода из подполья. Мне неизвестно, кто писал и печатал эти листовки, инструкции, иногда идентичные по тону и техническому исполнению печатным изданиям периода оккупации, иногда почти неуловимо, но весьма существенно отличающиеся от них, иногда просто беспомощные, а иногда и совсем ни на что не похожие… Но в цифрах о дезертирстве в октябре, несомненно, отражается и организованное дезертирство. Всегда по одной и той же безотказной схеме: тревога, объявленная ночью командиром, или начальником подразделения, чаще всего, младшим офицером, выход «на учения» в лес, контакт со связями или лесным вооруженным отрядом, объявление солдатам, что они возвращаются в подлинное Войско Польское — подпольное. И в этих цифрах отражен черный день, вернее, черная ночь 2-й армии, ночь на 13 октября 1944 года.
Черная ночь. Дело было так.
Они размещались в деревне Бялка под Красныставом. Четыре огромных коровника в помещичьем имении были заполнены солдатами. Остальные, кому не нашлось места в коровниках, расположились в деревенских ригах. Воду носили из Жулкевки, за два километра. Соломы не было, разве что кто-то сумел немного наскрести у хозяев. Спали на досках, на глиняном полу, укрываясь куртками. Кое у кого имелись мундиры и шинели. Походных кухонь не было. Роты и взводы готовили для себя что придется в крестьянских хатах… На учения тоже ходили в своей одежде. Назывались эти люди 31-м пехотным полком. Но, наверное, большинство из них даже не знали своего номера, не успели узнать.