Свершилось.
Еще 13, 14, 15-го невозможно было установить ни фактический состав полка после событий, ни точное число дезертиров. Обо всем этом говорилось еще языком первых донесений: «по предварительным и неполным данным…». Но ведь на войне, в истории, там, где одно событие следует за другим, где жизнь требует немедленно реагировать на каждый новый факт, именно на основании таких непроверенных фактов и предварительных донесений иногда принимаются ко многому обязывающие решения…
12 октября на аэродроме в Москве приземлился премьер польского лондонского правительства Станислав Миколайчик. Днем раньше в Москву прибыла делегация ПКНО. Предстояли переговоры, и притом не только между эмиграцией и советскими властями. Предстояли также переговоры между ПКНО и советскими властями. О большой политике. И о совершенно конкретных проблемах ведения войны, формирования войска, администрации, хозяйства.
В Москву вслед за делегацией ПКНО из Польши летели донесения, отчеты, оценки ситуации, тревожные депеши — «срочные» и «молнии». Донесения польские и советские, для польской стороны и для советской стороны. О концентрации АК, а возможно и НСЗ, в белостокских лесах, о подготовке вооруженных выступлений, о покушениях на членов ПКНО, о нападении на тюрьму в Замостье, о попытке захвата Жешува и слухах о якобы предстоящем вскоре восстании. Именно 12 октября поступила информация о ходе конференции всех подпольных организаций и о подготовке путча с целью вооруженной ликвидации ПКНО{301}.
Следует помнить, что на основании прежних соглашений для вновь формируемых польских частей продолжало поступать советское оружие. 10 октября в 10-й пехотной дивизии насчитывался 91 человек. Дивизия получила не только комплект индивидуального оружия, но и 12 гаубиц калибра 122 мм, 36 пушек калибра 76 мм, 36 пушек калибра 45 мм, 24 миномета калибра 120 мм, 42 миномета калибра 82 мм{302}. На железнодорожные станции Завада и Ярослав из Советского Союза прибывали все новые транспорты оружия и снаряжения для поляков.
13 октября до Москвы дошли известия о событиях в 31-м пехотном полку. Как сообщает современный историк Кристына Керстенова, проанализировавшая материалы, которые некогда служили главным источником для оценки ситуации важнейшими государственными органами, 13 или 14 октября в Москву поступило следующее донесение:
«Взбунтовался недавно сформированный и размещавшийся под Красныставом 31-й пехотный полк из состава 7-й дивизии 2-й армии и, за исключением командира и 180 солдат, ушел с оружием в руках в Янувские леса… Дезертирство было подготовлено конспиративной ячейкой, выступавшей под названием «Роботниче силы збройне», а ее символом и одновременно опознавательным знаком был зеленый треугольник или клеверный листок…»{303}
Последующие донесения сообщали о дезертирстве 69 человек из 17-го пехотного полка, 22 человек из 15-го пехотного полка, о бунте в Бяла-Подляске, где армейская рота разгромила управление безопасности…
Так это выглядело издалека… Между тем в Бялку с оружием и снаряжением возвращались солдаты 31-го полка. И невозможно было установить, сколько их вернулось в тот же день, на другой или на третий.
«Мы не претендовали на вывод, — напишет позднее офицер 2-й армии капитан Мариан Нашковский по поводу возвращения случайных дезертиров, — что их возвращение — результат глубокой веры в наше дело, что это результат недолгой, слишком недолгой нашей политической работы. Просто в них заговорили совесть, польское национальное чувство, стремление честно сражаться против немцев и отвращение к политиканству»{304}.
Из офицеров 31-го полка, кроме подпоручника Студзиньского, не хватало еще подпоручника Гловаля. Оба были довоенными польскими офицерами, в войско вступили на территории Люблинщины. Возвращавшиеся солдаты приносили сообщения о действительном ходе событий. Рядовой Хенрик Униловский показал, что все солдаты с оружием и полной выкладкой явились на общий сбор по приказу поручника Студзиньского. В 23 часа 30 минут рота двинулась на юг. Спустя какое-то время у солдат возникли подозрения. Предположения высказывались разные, и некоторые солдаты потихоньку договорились между собой, что при первой же возможности убегут и вернутся в полк.
Рядовой Бронислав Гаврон показал, что после сигнала вечерней зори к нему пришел его друг и сказал: «Будь в полной готовности, пойдем на ночные учения». Командир взвода капрал Липиньский вывел солдат из населенного пункта. На расстоянии трех километров от Избицы, в лесу, он объявил подчиненным истинную цель марша. Рядовой Гаврон, поняв, что невольно стал дезертиром, сбежал и вернулся в полк.