Люди бывшего 31-го полка еще долгое время возвращались назад, в войско. Являлись в воинские части, в отделения милиции. После допроса в органах госбезопасности их в большинстве направляли назад в войско «для дальнейшего прохождения службы». Сколько их было, я не знаю. В 16 обнаруженных генералом И. Блюмом таблицах за период с 25 октября по 26 декабря (а это далеко не все документы такого рода), в которых отражено количество возвращенных на службу людей, то есть, по всей вероятности, не слишком виновных, фигурирует 285 фамилий бывших дезертиров из 31-го пехотного полка.
У многих, однако, не хватило на это решимости. Либо они посчитали, что этот путь перед ними закрыт, либо же сами захлопнули перед собой эту дверь.
Спустя двадцать лет З. И., шестнадцатилетний доброволец периода войны, потом дезертир, а впоследствии сотрудник государственного аппарата, находящийся на ответственном посту, писал:
«…Вы спрашиваете насчет срывания эмблем с изображением орлов. Я впоследствии много думал об этом, припоминая все детали, и пришел к убеждению, что этими действиями солдаты выражали чувство разочарования, сожаления, обиды в отношении тех, кто собирался их разоружить и заключить в тюрьму без причины.
…Возвращаясь к моей эмблеме с орлом, я вспоминаю, что сорвал ее, как и другие солдаты, но не выбросил. Нет, это было бы слишком. Хотя без короны, и «такой не наш», но это, однако, орел! Польский орел! Я недолго колебался, бросить его на землю или нет. Верх взяло то, чему я обязан моей матери. Поэтому я спрятал мою «курицу» в карман куртки. В отряде Мевы… мы носили бело-красные флажки на левой стороне.
P. S. Помню, что мою «курицу» я носил еще у Мевы и снял только после роспуска отряда и разоружения».
Спустя несколько месяцев участники драмы в Бялке уже проливали кровь на фронте. Их вклад содержится в славных делах 1-й пехотной дивизии имени Т. Костюшко на Поморском валу, под Щецином и в Берлине. 37-й пехотный полк потерял у Нейсе и Будзишина 314 человек убитыми и почти 1000 ранеными — 45 процентов своего состава{306}. Однако, когда эти люди честно сражались за родину, оперативная группа из учебного центра и 3-го батальона внутренних войск окружила во дворце в Народе давно уже преследуемый лесной отряд реакционного подполья, в составе которого было немало дезертиров и из 31-го полка. В течение нескольких недель дворец служил им крепостью. Осада длилась несколько часов{307}.
ТАКОВА РЕАЛЬНОСТЬ
Импровизации. Встреча состоялась 17 октября в пять часов вечера в пустом и холодном зале ресторана «Гранд-отель» в Москве. Один — невысокий брюнет со слегка прищуренными меланхоличными глазами, в темном костюме — легким кивком головы отослал сопровождавшего его офицера.
В тот день он выглядел еще более грустным, чем обычно. Другой — низкий и плотный, с круглой лысеющей головой, приплюснутой сверху, пришел один. Стискивая челюсти, он выглядел как миниатюрное подобие того великого «бульдога» с вечной сигарой в зубах.
«Господин Берут прибыл с майором Раугевичем, начальником военной канцелярии. Наш разговор с Берутом происходил с глазу на глаз»{308}, — отмечал второй из собеседников Станислав Миколайчик.
Это уже не первый разговор, хотя с глазу на глаз — первый.
Шли поиски договоренности. Обнаруживалось полное отсутствие взаимопонимания.
«Лондон» говорил о достоинстве и гордости, о праве и бесправии, о великодушии и презрении. Родина говорила о том, что война продолжается и что люди должны воевать, жить и восстанавливать.
«Лондон» говорил о конституции 1935 года и о линии Керзона. Родина говорила: «Самое важное для нас — отношения с Советским Союзом». Но те, из Лондона, которые ничем другим не интересовались и не занимались, кроме вопроса о польско-советских отношениях, не могли понять, что для нас в наполовину освобожденной фронтовой стране эти слова означают нечто совершенно иное.
Для них это было главным прежде всего во имя сохранения пограничного статус-кво в вопросах о «священной» границе, установленной Рижским договором 1921 года, и неприемлемости линии Керзона.
Для родины это охватывало совершенно иной круг вопросов, не формально правовых, наподобие давно уже не существующего в действительности статус-кво, а самых что ни на есть реальных, непосредственно и уже сейчас затрагивающих судьбы людей проблем оружия и хлеба, войска и порядка, сырья и финансов, дружбы и неприязни миллионов.