Однако, как можно видеть, альтернатива — либо левые, либо правые — была не столь очевидна, так же как и формулировка де Голля: мы или хаос. Был еще и третий выход: АМГ, то есть непосредственная власть главнокомандующего войск, вступающих на освобожденную территорию.
Характерно, что эта последняя концепция, против которой яростно боролся де Голль во Франции, была поддержана командующим Армией Крайовой и делегатом «лондонского» правительства в Польше. 30 июля 1944 года они направили премьеру и главнокомандующему в Лондоне депешу, в которой, ссылаясь на столкновения с вступающими частями Советской Армии, впрочем заранее предусмотренные, и невозможность урегулирования отношений на месте, писали:
«Просим безотлагательно добиться признания верховным командованием союзников польской Армии Крайовой (аналогично французской внутренней армии) составной частью союзных армий и принять в правительстве решение о признании на время военных действий гражданской администрации польской частью АМГ»{326}.
Напоминаю: АМГ представляло собой администрацию, создаваемую армией, которая вступала на территорию, подлежащую управлению. Ее создали американцы для управления территориями Франции, освобождаемыми главным образом американской армией. Не было оснований ожидать вступления на территорию Франции, например, советских войск, а стало быть, не надо было беспокоиться об участии Советского Союза в управлении Францией. АМГ для Польши, в соответствии с самой логикой этого учреждения, должно было выглядеть идентично. Трудно себе представить американскую администрацию для польских земель, на которых оперируют советские войска!
Более обоснованной представлялась, таким образом, концепция, подобная той, которую де Голль выразил в словах: либо мы, либо хаос. А хаос в Польше — мы хорошо это знаем — был бы чем-то несравненно более серьезным, чем во Франции. Он был бы пропастью.
Перед такой перспективой сражающийся фронт должен был защищаться всеми средствами. С каким результатом? Еще годом раньше Альфред Лямпе в своих заметках о новой Польше выражал тревогу:
«Всякое вмешательство неизбежно вызовет в Польше противоречия, сопротивление и борьбу в огромных масштабах, что, в свою очередь, может вызвать еще более далеко идущее вмешательство»{327}.
Известно также, что в Польше ставка на хаос не привела немедленно, еще во время ведения военных действий, к развертыванию гражданской войны. Следовательно, здесь не проявилась резко другая и вопреки мнению Миколайчика единственно возможная альтернатива. Тем не менее опыт Советской Армии по обеспечению своего тыла накапливался, а тревожные донесения прибывали и продолжали нарастать, что не могло не влиять на ход многих польских дел.
«Создание комендатур, — писал спустя 20 лет генерал Телегин, — стало одним из важных средств борьбы за укрепление фронтового тыла, очищение его от аковских банд…»{328}.
Входящий захлопывает дверь перед собой. Должен ли тот, кто приходит последним, получить больше всех? Миколайчик не понял не только того, что было самым важным в условиях польской осени. Он также не понял значения фактора времени. Он медлил. Предложения и контрпредложения, заявления и разъяснения между Лондоном и политическими деятелями в Польше, Лондоном и Вашингтоном следовали одно за другим. Так рождалась бумажная история, телеграфная пляска Петрушки.
«Мотивировка была примитивно наивной, — пишет Станислав Забелло. — Она сводилась к тому, что не следует чрезмерно спешить, ибо есть основания надеяться, что военные события на Западе развиваются быстрее, чем на восточном фронте, и что после победы над Германией англосаксы займут «жесткую позицию» в польском вопросе, отличную от той, которую они занимают сегодня, когда их связывает необходимость считаться с советским союзником»{329}.
Не столь уж мудрые, ко трезвые в оценке ближайших перспектив англичане напоминали Миколайчику, что время работает не на него. Но он продолжал медлить. Рассчитывал ли всерьез на то, что с приближением окончания войны государственные руководители Великобритании и США будут более расположены поддерживать решение послевоенных проблем Польши в духе Миколайчика? Рассчитывал ли на то, что Черчилль станет больше нуждаться в нем или что Советский Союз станет больше нуждаться в союзниках и потому они смогут оказать более эффективное давление? На что бы Миколайчик ни рассчитывал, он просчитался.