Несколькими днями позже, подводя итоги пленума, Владислав Гомулка говорил:
«В рамках демократического фронта могут и должны оказаться все те, кто признал Временное правительство единственной исполнительной властью польского народа и подчиняется всем его распоряжениям. Это означает, что партийная или военная принадлежность польских граждан в период оккупации не может служить каким бы то ни было препятствием для их работы на любом уровне государственной иерархии, если сегодня они стоят на платформе Временного правительства»{360}.
Это был тот самый тон, новый и чистый, который характеризовал политику партии в годы, когда шла самая трудная в тех условиях борьба, — борьба за души людей, за объединение ради общего дела, за то, чтобы в этом объединении нашлось место для каждого человека.
Размышления. Учитывая историческую перспективу, мы сегодня с позиций неоспоримой победы народной власти, обогащенные опытом минувших лет, лучшим знанием и тогдашних позиций людей и их последующей эволюции, подводим итог утратам и приобретениям и не без горечи вспоминаем события и потрясения той осени.
Знание истории, чувство нового, развитое сегодня намного лучше, чем тогда, позволяет нам теперь отметить, сколь сильно те октябрьские дни отличались от всего периода становления народной Польши.
О делах, в конечном счете столь недавних, писать нелегко. Мы уже многое знаем о реальных — объективных, субъективных и психологических предпосылках тогдашних решений. Но наверняка мы знаем не все.
Тогда еще не говорилось об ошибках и извращениях эпохи, хотя они давали о себе знать в судьбах международного рабочего движения: и в вопросе народных фронтов, и в событиях 1937—1938 годов, в испанском вопросе. Их исправляли — молча, по мере возможности и в той степени, в какой они поддавались исправлению. Теория обострения классовой борьбы продолжала оставаться в силе, и, не будучи осуждена и искоренена, она рано или поздно должна была взять верх над реальной оценкой действительной расстановки сил, действительного хода классовой борьбы.
Революция черпает силу в массовости. Массовость возможна только тогда, когда революция открывает приемлемый путь для каждого ее участника, когда общественный интерес сочетается с наверняка субъективной, но реально существующей точкой зрения индивидуума. До той поры революция в Польше вела к росту сил нации, необходимых для освобождения и возрождения. Тот момент ознаменовался ослаблением и ее собственной силы, ограничением широты национального фронта строительства новой, народной Польши.
Брать власть — это значит брать на себя ответственность перед народом за его судьбу, а перед революцией — за позицию народа. Брать на себя ответственность за кого-то и за что-то всегда означает идти на риск.
ППР умела идти на риск, даже сознавая собственную слабость. Она трезво оценивала силу врага. Октябрь 1944 года — это драма тех, кто, понимая заботы страны и сомнения нации, был вместе с тем уверен в подлинности польской революции и опирался на нее, когда шел на риск.
Что из того, что враг действует? Он и должен действовать. Что из того, что собственные слабости обернулись в момент взятия власти против нас в десятикратном масштабе? Наше движение носит справедливый характер, наша программа правильна и пусть не без сопротивления, но должна получить реальную поддержку со стороны общества, которое, хотя и дезориентировано, однако достаточно умно! Надо созидать, организовывать, привлекать. Следует лишать врага аргументов и людей. Действовать справедливо и логично, завоевывать на нашу сторону людей, на которых делает ставку враг. Надо идти на риск! Один, возможно, отойдет в сторону, но двадцать останутся с нами.
Не будем, однако, забывать: революцию делают люди. Разные люди, хотя и одинаково мыслящие. Люди с разным жизненным опытом, разным уровнем интеллигентности и восприимчивости, различным темпераментом, неодинаковой силой характера, способностью противостоять внешним влияниям. Люди, отличающиеся друг от друга по степени смелости мыслей и поступков. Люди, одинаковые по взглядам, но неодинаковые по степени веры и страстности.
Давно известно: источником сомнений в отношении поддержки революции массами являются не только колебания масс. Сомнения порождаются неверием в действительную правильность своей политики.
Давно известно: догматизм — это зачастую всего лишь тупая уверенность в собственной непогрешимости: мы безупречны, мы никогда не ошибаемся, а если что-то не получается, то не по нашей вине, виноват враг. Сектантство же порождается чаще убеждением в собственной слабости: нам нечего предложить народу, следовательно, он не пойдет за нами. Недоверие нередко диктуется глубоко скрываемой безыдейностью: мне-то известно, как все обстоит на самом деле, и я не верю. Не может быть, чтобы другие верили, они только притворяются, чтобы втереться в доверие…