Рождалась действительность, иногда комическая, иногда трагическая, но обыкновенная и реальная. С неизбежностью естественного развития она крепла, обрастала жизненными реалиями, обнимая, захватывая, подчиняя и связывая сотни, тысячи, десятки тысяч людей.
Поворот воплощался в делах, он происходил без участия тех, кто в течение долгих лет мыслил себя истинными вождями нации. Некоторые из них уже начинали понимать это или во всяком случае сумели оценить необратимость происходящего. 24 ноября в Лондоне кабинет Станислава Миколайчика подал в отставку. Освободившись от сопротивления «твердолобых», Миколайчик стремился получить свободу для еще возможного нового маневра…
29 ноября, в годовщину начала ноябрьского восстания, Театр польский в Люблине дал первое представление в зале городского театра. Это была «Свадьба» Выспянского в постановке Яцека Вощеровича.
В 3-м дивизионе 1-го полка легкой артиллерии артиллеристы возятся у орудий. Еще никто за пределами батареи не знает рядового Александра Карповича, он и сам еще не знает, что полотнище для бело-красного флага, который через полгода он водрузит на берлинской колонне Победы, уже готово.
16 ноября в Люблине впервые собрался Комитет поляков западных земель. Несколькими днями ранее завершили работу курсы работников оперативных групп, призванных сразу после прохождения фронта принимать, обеспечивать и пускать в ход предприятия на тех землях, которые будут освобождены в ходе ожидаемого завершающего наступления. Очередной курс инженер Альфред Вислицкий, руководитель отдела при ведомстве национальной экономики ПКНО, готовил уже в Праге. О подобных группах подумывали и в других ведомствах. Прокладывались маршруты: из Люблина — две группы на Краков и Кельце первым эшелоном, а оттуда — на Катовице и Вроцлав вторым эшелоном; из Варшавы — две группы на Лодзь и Плоцк, а оттуда вторым эшелоном — на Познань и Поморье. И пятая группа из Варшавы — прямо в Восточную Пруссию. Спустя несколько дней, пока еще без названия и официального титула, начало функционировать будущее Бюро возвращенных земель при президиуме совета министров. В то же самое время в еще оккупированной Познани несколько находившихся в подполье польских ученых основали конспиративный научный центр — Западный институт. Еще дальше, за старой польско-германской границей, где-то на Опольщине, высадилась группа польских разведчиков. Утомленные преследованием, они остановились на короткий отдых в деревне, и надо же, чтобы им так трагически не повезло: в доме единственного в деревне закоренелого гитлеровца. Ставшие жертвой предательства, застигнутые врасплох полицией через несколько часов, они оказывали ожесточенное сопротивление. Двое окруженных, Пиндор и Орлинский, отстреливаясь до последнего патрона, погибли в пламени пожара, который охватил усадьбу. Их обугленные тела немцы закопали тут же, в детской песочнице. На другой день над могилой выросла гора цветов. Белых и красных. Цветов срезанных, но, как оказалось, комнатных, выращенных в горшках и принесенных, наверное, из всех домов, из всех окрестных деревень…{381}
Что из того, что ничего этого еще не знают люди, работа которых в Люблине возвещает новое? Нет, все же знают! Знают об этой огромной потребности движения на запад, потребности, диктуемой историей и биением сотен тысяч людских сердец.
Уже проникают на запад первые группы разведчиков Силезского округа АЛ, а неподалеку по Рыбницким и Рациборским лесам кружат разведывательные взводы «скитальцев» Силезского округа АК полковника Янке-Вальтера. Поморцы и кашубы из «Грифа», а вместе с ними парашютисты народного Войска Польского из группы Меткого добираются до Слупска и Пилы. Еще молчат перед последним ударом орудия на фронте, а новая Польша уже возвращается в лице своих первых патрулей на этот завещанный историей путь — путь Пястов, насчитывающий тысячу лет, но и путь генерала Домбровского, насчитывающий неполные сто сорок лет.