Именно в эти июльские дни, спустя четыре недели после катастрофы под Осухами, история вновь продемонстрирует логику исходных концепций, которые приведут к тому, что одна из польских линий уйдет в пространство, оставляя в стороне возможности единства. Продемонстрирует неизбежные последствия этих исходных концепций. Это еще одно предостережение, обошедшееся, правда, менее дорого, чем там, под Студзеницей, но не менее красноречивое: операция «Вирбельштурм».
18 июля в Парчевских лесах немецкие части, участвовавшие в облаве, вторглись в пущу, где находились рядом группировки 27-й пехотной дивизии АК, советские отряды полковника Банова и большая группировка формирующихся северолюблинских бригад АЛ полковника Гжегожа (Корчиньского). Это был уже буквально канун освобождения. Только что взломана немецкая оборона над Турьей, левый фланг 1-го Белорусского фронта, а за ним и дивизии польской армии приближаются к Бугу. Чтобы как можно дольше сохранить, как было приказано, организационную и политическую «готовность», капитан Остоя, временно исполняющий обязанности командира 27-й пехотной дивизии, предпочитает выйти из леса. При этом он отнюдь не ищет контакта с группировкой АЛ. Полковник Гжегож, который сосредоточил и едва успел вооружить сотни добровольцев, вступивших в АЛ, не был склонен идти на риск прорыва, рассчитывая с боем продержаться на месте хотя бы несколько дней, пока приближающийся фронт не вынудит немцев к отступлению. Здесь, таким образом, совместные действия не были налажены. В ночь на 19 июля группировка АК энергичным и неожиданным маневром вырвалась из котла. В создавшейся ситуации группировка АЛ и советских подразделений оказались слишком слабы, чтобы продержаться в обороне и выиграть необходимое для спасения время. Они тоже пытаются найти выход за счет прорыва вражеского кольца.
Это, можно сказать, меньшее зло, хотя все отдают себе отчет, что вывести крупную колонну из лесных лагерей на многокилометровое чистое поле, на ночной бой и ночной марш почти невозможно. Ведь среди этой массы людей кроме тысячи бойцов, лишь часть которых составляют старые партизаны, а большинство — необстрелянные, не привыкшие к лесу, к ночной темноте добровольцы, находятся также десятки гражданских деятелей и активистов, собранных ранее в лес, десятки повозок с крестьянским скарбом и сотни обыкновенных жителей окрестных деревень, которые спрятались здесь и теперь пойдут вместе с партизанами.
Однако риск остаться в одиночестве слишком велик.
19 июля полковник Гжегож принял решение прорываться — выйти из пущи под Острувом и перейти сложным зигзагом между озерами Клещув и Мейске в Розкопачевские леса. Разведка донесла, что именно здесь в сжимающемся немецком кольце имеется брешь. Во главе пойдет полевая офицерская школа АЛ поручника Барыки (Эдварда Енджеевского), за ней колонна, обозы, жители. К «хвосту» присоединятся отряды, пока еще лишь приближающиеся к месту сосредоточения.
…В темноте передовое охранение выскальзывает из леса и, описав полукруг по лугам и полям, входит на перешеек между озерами. Вперед, ближе к бреши, через которую предполагалось выйти из окружения, протискиваются гражданские жители — женщины и дети.
«Полковник Гжегож делает мне выговор, — пишет поручник Барыка, — за то, что я, кадровый офицер, не сумел предотвратить неразбериху при формировании колонны. Однако, чтобы не подрывать моего авторитета (нас слушали мои подхорунжие), соответствующие упреки он произносит по-французски, а поскольку он знает этот язык по Парижу, а я от школьного учителя, который не только никогда не был в Париже, но и вообще не видал Франции, я понимаю не все, а Гжегож наверняка не усваивает моих аргументов, высказанных на этом языке»{78}.
Перестукивают колеса, бренчит оружие, невозможно сдержать тихого ауканья, шума и гомона, производимого колонной, которая состоит из совсем еще молодых солдат, а то и вовсе штатских.
Неожиданно в темноте раздаются выстрелы.
«Поднялись кверху ракеты на другой стороне озера. Стало светло, как в солнечный полдень. Было приказано залечь, но гражданские опять не послушались. Под ослепительным светом они бежали в жито, как табун спугнутых лошадей. Через минуту застрекотали пулеметы, тоже с другой стороны озера».
Под первыми выстрелами пал проводник, шедший в передовом дозоре. При свете ракет стало ясно, что колонна вышла на сильно укрепленную немцами деревню Едлянка: «Мы оказались в полосе организованной огневой завесы, на идеально ровном открытом пространстве, через которое не только человек, мышь не могла бы проскочить»{79}, — вспоминает поручник Барыка. Под огнем, в замешательстве, под ржание раненых лошадей, крики женщин и детей колонна рассыпается на части, командовать и повернуть колонну назад становится невозможным. Полковник Корчиньский подбегает к отступающему авангарду, пытается приказами и личным примером самообладания и спокойствия удержать рассыпающуюся колонну.