Партизаны, отстреливаясь, перебегали поодиночке в лес, залегая в ямах и за пнями. Поля побежала за ними, выстрелила и упала. Потеряла очки… Мир расплылся и потемнел… Она не видела, куда бегут товарищи, не видела, что они пытаются прикрыть ее огнем. И не могла видеть, как через поляну, где ползком, где на четвереньках, под густым слоем трассирующих пуль ползет, чтобы показать ей дорогу, молодой паренек по прозвищу Разведка из здешней деревни, которого, возможно, ее партийное слово вывело на путь гражданской доблести и революционного сознания. Спутав направление, стреляя вслепую из пистолета, она выскочила на поляну, не зная, что именно оттуда надвигается смерть.
Почему она опоздала?
Быть может, спала крепче других, возможно, устала больше, чем закаленные, привыкшие к переходам партизаны, она — ченстоховская ткачиха, коммунистка и многократная тюремная узница, слушательница партийных курсов и парашютистка, журналистка и подпольный партийный секретарь. Быть может, попросту была она больна, эта 34-летняя женщина, обаятельная, сердечная, сумевшая покорить недоверчивые сердца местных деятелей так же, как сумела в каких-то просветах своей тюремно-партийной биографии найти уголок для личной жизни, снова оборвавшейся, когда ей пришлось оставить на фронте мужа, офицера 1-й армии, а самой год назад прыгать с парашютом в партизанский лес Советской Белоруссии{84}.
А может быть, это была просто трагическая случайность, не имеющая значения для судеб общественного развития, но так часто нелепо решающая судьбу отдельного человека?
Разведка принес только папку, которую она сжимала до последней минуты. В папке были партийные документы, которым Поля посвятила последний вечер в Жечице. Там были слова радости по поводу приближения свободы, и слова надежды, что Польша будет иной, принадлежащей наконец народу, и слова веры в то, что строить ее будут все вместе. Было много хороших слов, в которых заключались красивые мечты. Но не было самой Поли, ее дара убеждать, ее внутреннего жара, который покорял и сплачивал людей. И не было того внутреннего беспокойства, которое горело в глубине ее глаз и позволяло людям верить в искренность ее слов. Ибо не было того, что знала только сама Вацлава Марек, коммунистка, парашютистка. Того, что знали только они, прошедшие через горечь разочарований и сознание собственной беспомощности в годы ошибок и поражений, когда созревал фашизм. Поля и десятки подобных ей не переступили порога этой поляны накануне освобождения. Не переступил его и Али, крестьянский сын из Жечицы, выпускник Варшавского университета, студенческий деятель и коммунист, кооператор и журналист, сын Привислинской земли, никогда не покидавший ее, один из основателей ППР, солдат, официально — уездный кооперативный деятель, всегда окруженный радикальными людовцами, активистами, людьми хотя и самых различных убеждений, но искренне стремившихся сделать что-нибудь для своей страны и своего народа, первый секретарь областного, а следовательно, воеводского комитета Люблинщины, духовный вождь люблинских партизан, в свои 42 года отец и друг для них, 20-летних. Отрезанный в последнем бою от своих, он с группкой партизан передвигался на юг через леса по бездорожью и лишь в ярах Тшидницкого леса соединился с расположившимися лагерем крестьянами, женщинами и детьми из окрестных деревень{85}. Изнуренные до потери сознания, они заснули под деревьями. Одна женщина, которая знала его, рассказывает, что ночью несколько вооруженных людей искали кого-то в лесу, светя фонариками и заглядывая в лица спящих. Утром Али не оказалось в лагере. Тело его обнаружили лишь спустя две недели в лесочке около Клементовизны.
Тот, кто погиб последним перед рассветом, пал не от руки немцев.
ВМЕСТЕ, НО ПОРОЗНЬ
…Последствия, позвольте заметить, я делю на ближайшие, соответствующие замыслам, и отдаленные, не предусмотренные, прямо противоположные намерениям.
Это — обычная оборотная сторона медали…
Необходимость свержения существующего социально-политического строя, необходимость изменения общественного бытия путем отстранения одних классов от власти, их социальной ликвидации, путем политической эмансипации и изменения общественного положения других классов — то есть необходимость революции созревает постепенно. Факторы, порождающие эту необходимость, весьма разнородны.
Когда мы говорим о созревании социальной революции, мы обычно имеем в виду усиление гнета господствующих классов, эксплуатации труда рабочих и крестьян, окостенение и старение всего строя, который основан на господстве классов, не считающихся с потребностями широких народных масс, политическое насилие и раздражающий террор, которые сопутствуют экономической эксплуатации и всестороннему обнищанию масс. Мы имеем в виду общественный ущерб в результате действия господствующих классов, лишающих народные массы плодов их труда, а также бездействия этих классов, непосредственно не заинтересованных в удовлетворении неотложных общественных потребностей, в развитии экономического потенциала, техники и культуры общества. Мы имеем в виду, наконец, рост сознательности народных масс и распространение понимания вредных последствий того, что власть в обществе принадлежит имущим классам, мы имеем в виду рост активности трудящихся масс, творцов материального богатства общества, неудержимый процесс развития его политической и классовой сознательности.