Командиры отделений подают команду: «Становись!» Начинаем переносить трупы…
Вечером батальон вышел из Люблина, направляясь в сторону Вислы. Мы шли так быстро, что кухня с едой, до которой никто из солдат сегодня не дотронулся, не могла поспеть за нами. В Люблине мы потеряли дар речи, потеряли способность петь»{109}.
День освобождения был не только днем решения вопроса о том, какой должна быть Польша, не только днем выбора будущих форм польской жизни. День освобождения все еще был днем выбора между жизнью и смертью. Главные задачи дня определялись не только тем, что существовали ратуши, на которых надо водрузить национальные флаги, но и тем, что были тюрьмы, лагеря, строго говоря, одна большая тюрьма, к воротам которой надо поспеть, чтобы роль поляков не ограничивалась бы только выкапыванием могил.
Германия войну проиграла. В конце июля — начало августа в этом не сомневался никто, даже немецкий генералитет. Но выиграла ли уже эту войну Польша? 90 процентов ее территории еще находилось в руках оккупантов, 90 процентов населения ежеминутно несли неисчислимые потери. Больше того, потери с каждым днем росли. Польша наряду с Чехословакией была последней добычей, которая оставалась в лапах Гитлера. Ни Гитлер, ни любой другой из возможных представителей германского империализма не намеревался отказаться от нее.
Если предусмотренная планом «Буря» демонстрация была призвана вызвать конфликты и столкновения достаточно громогласные, чтобы пробудить в Англии и Америке выступления противников союза с социалистическим государством в защиту прав «лондонского» правительства и вызвать конфликт с Советским Союзом, то не предполагало ли это в качестве предварительного условия какого-то «согласованного» отношения западных союзников к Германии? Но кому бы пришлось платить за соответствующее согласование? Идейный руководитель заговора 20 июля 1944 года Герделер предлагал именно такое решение: чтобы оказать сопротивление большевикам, добившись с этой целью мира на западе и англо-американской поддержки, он намеревался вернуть все завоевания Гитлера… Все, за исключением Польши.
Таков был риск. Был ли он известен инициаторам «Бури»? Понимали ли они это? Учитывали ли его в своих калькуляциях? В конечном счете они ведь посчитали более важной другую проблему, проблему двух течений, проблему двоевластия, проблему двух государств.
Не будем вычеркивать из памяти фрагменты тогдашней действительности, которые, хотя и не относятся к боям и не могут быть зачислены в перечень совместных вооруженных усилий, так тяжело сказались на цене и результатах этих усилий. Не будем ретушировать запечатлевшуюся в памяти военных лет фотографию, соскабливая с нее изображение некоторых действующих лиц этой драмы…
В ночь на 27 июля близ аэродрома Мотыль под Тарнувом 170 солдат Армии Крайовой заняли посты, с беспокойством поглядывая в направлении более чем сильных и более чем близких немецких гарнизонов. Они знали, что самолет из Бриндизи должен быть принят и немедленно отправлен назад. В полночь над размокшей после недавнего ливня посадочной площадкой появилась двухмоторная «дакота». Медленно тормозя, она двигалась вдоль цепи фонарщиков, поочередно гасивших фонари, которые указывали направление посадки. Продуманная и четкая, несмотря на спешку, операция выгрузки и погрузки самолета заняла 10 минут. Голос пилота-поляка и немецкие пулеметы, захваченные 2-м корпусом под Монте-Кассино, символизировали связь, которая поддерживалась через линии фронтов… В самолет грузили найденные на другом конце Польши, под Сарнаками над Бугом, части немецкой ракеты Фау-2, садились пассажиры: капитан Рафал (Ежи Хмелевский) с чертежами и микрофильмами Фау-2, Марек Цельт (Тадеуш Хцюк) и «двое каких-то старичков», которых, как не без язвительности отмечает офицер, принимавший самолет, пришлось подсаживать в кабину. Взревели моторы… еще сильней, еще громче — фюзеляж беспомощно трясся на неподвижных колесах, которые увязли в размокшей травянистой поверхности аэродрома. Палками, прикладами и руками солдаты отгребали грязь от колес самолета, мостили полосу для разбега.
— Вы должны улететь! — в отчаянии кричал пилоту один из офицеров-партизан. — Вы должны улететь!{110}
Трудная, занявшая много месяцев работа разведчиков, инженера Коцьяна, труд техника, гибель солдат разведки, муки партизан, которые выискивали потерявшиеся в пробных полетах бомбы, смертельный риск людей, находившихся здесь, чтобы обеспечить приемку и охрану операции «Мост», молчаливая преданность сотен простых людей из окрестных деревень, которые — тайна из тайн — не могли не знать, что на аэродроме «что-то» готовится, но ничего не выдали. Не может быть, чтобы все это пропало, оказалось напрасным! Они должны улететь!