А другие? В Кампиноской пуще закрепился Тура, или Долина (поручник Адольф Пильх), не предпринимавший энергичных действий с целью отвлечь внимание немцев от Варшавы. Видимо, двухлетнее маневрирование между большевиками и немцами, закончившееся отступлением из Белоруссии вместе с захватчиками, не прошло бесследно для его представления об обстановке, о нуждах нации для поддержания борьбы…
Что толку в том, что в Кампиносе поручник Пильх со слезами умоляет капитана Шимона (Юзефа Крычковского): «Расстреливайте меня, но люди не виноваты. Дайте им возможность реабилитировать себя»{145}. Однако что-то оставалось неизменным.
В Келецком воеводстве солдаты АК окопались в укрепленных лагерях — уже отменен приказ о марше на Варшаву, но не дано указаний о действиях, которые имели бы больший смысл. Они ждут русских. Новый приказ напоминает: овладеть Радомом, или Кельце, или крупным лесным массивом, или Краковом, или в крайнем случае Тарнувом «с таким, однако, расчетом, чтобы удар был нанесен по меньшей мере за два или три дня до вступления большевиков»{146}. Какое это имеет отношение к гибнущей Варшаве? Вскоре и этот приказ, означавший повторение трагедии в меньшем масштабе, хотя бы в Тарнуве, будет отменен.
Остается лишь демобилизация, устройство «засыпавшихся», трагическая сцена закапывания оружия, вдвойне трагическая, ибо вместе с оружием как бы хоронится мечта о борьбе, о том, чтобы быть полезным, чтобы сделать что-то для страны, но вместе с тем — как это оружие будет легко выкопать потом, когда пройдет фронт и когда «после потопа начнет вырисовываться новая Польша, совсем другая, непонятная, зачастую недоброжелательная…
По пляжу Козловского, где кончается улица Валечных на Саска-Кемпе, через сотрясаемое взрывами немецких снарядов смертоносное пространство, тянущееся от Медзешинского вала до зеркала Вислы, группами по восемь человек, с тяжелыми нескладными лодками на плечах, бегут автоматчики подпоручника Люцины Херц из 9-го пехотного полка. Половина из них не доберется даже до Вислы. Комендант переправы, стоя по колени в воде, с залитым телефоном в руках, с тоской в глазах считает лодки, которые спускают на воду, лодки, которые не вернутся.
Немцы, захватив дом на Виляновской, 14, вытаскивают из него повстанцев и солдат, женщин, раненых… Выходит девушка без руки, с едва зарубцевавшейся культей. «Вист ду бандит?» «Я — солдат Армии Крайовой!» — Мария Цетыс произносит последние слова в своей жизни{147}. Со стороны улицы Французской до середины улицы Валечных спокойно, как бы прогуливаясь, направляется к переправе «папаша» — заместитель командира 9-го пехотного полка по строевой части подполковник Ян Кулицкий. С чуть грустной усмешкой он подбадривает солдат, прячущихся под стенами домов: «Пошли, хлопцы, бояться нечего». Он погиб вместе с экипажем понтона, разорванный на куски, едва выйдя за Вислинский вал на пляж Козловского.
Падает раненый командир 9-го полка майор Францишек Межвиньский. «Что я? К чему жить, — говорит он санитарке, — если нет моего полка?!» На другой день погибает его заместитель по политической части капитан Станислав Клейер. У плота с орудием, безнадежно застрявшего на песчаной мели, далеко от обоих берегов Вислы гибнет начальник штаба 4-го полка противотанковой артиллерии майор Игнаций Сохончик. На Виляновской погибает поручник Сергей Коненков, командир 1-го батальона. Его заместитель по политчасти подпоручник Мариан Сольский умирает на ничейной земле, откуда пытался вытащить связную Ясю из группы капитана Мотыля. На другом фланге плацдарма, на Загорной, падает, раненным, командир 3-го батальона капитан Станислав Олехнович. На переправе ранен командир 2-го батальона майор Антони Дроздов. «За мной!» — крикнул командир взвода Гольдберг, когда, ведя взвод в контратаку на дом на углу улиц Идзковского и Черняковской, уже занятый немцами, первым вскочил в пролом стены и тут же пал, скошенный автоматной очередью. Солдат, прижатый к мостовой улицы Сольце огнем, который немцы ведут из здания Национального музея и из-под виадука Понятовского, отчаянно пытается сокрушить каменное покрытие мостовой лопаткой. Ему приходилось сражаться на Волыни, в Полесье, в Подлясе, его учили ориентироваться в лесу и окапываться в болотах… В огненном квадрате двора, образованном горящими домами на улицах Идзковского и Загорной, гибнут люди из-под Слонима и Ратно, из Бродов, Трембовли и Друскенника. Люди, которые впервые в жизни увидели город, впервые вошли в многоэтажный дом.