«Истребляемое гражданское население, которое героически сотрудничало с нами в первые недели восстания, теперь, не видя конца своим мукам, утратило веру в целесообразность акции и находится на пределе терпения. Можно столкнуться с проявлениями враждебного отношения к сражающимся и их руководству, как военному, так и гражданскому. Эти настроения передаются солдатам»{152}.
Действительно, группа офицеров Варшавского округа вручила генералу Буру коллективный рапорт, в котором утверждала, что восстание «из вооруженной борьбы превратилось просто в убийство наших солдат и десятков тысяч безоружных жителей Варшавы»{153}.
В эти дни даже генерал Монтер писал генералу Буру:
«Беру на себя смелость предложить призвать на выручку Жимерского и пообещать ему лояльное сотрудничество… Каждый, кто окажет нам помощь, заслуживает благодарности. Все остальное как-нибудь образуется. Для нас лучше сотрудничество с Жимерским, чем капитуляция. В польской военной истории это ведь лишь фрагменты»{154}.
Еще дальше пошли полтора десятка офицеров-повстанцев, вынашивавших мысль свергнуть руководство восстания и передать власть в руки таких политических и военных деятелей, которые провозгласили бы присоединение к ПКНО и объявили бы о подчинении повстанческой Варшавы новой, народной власти.
Попытки эти не имели практических последствий. Дело авторов упомянутого письма Бур направил в прокуратуру, а Монтеру в совершенно секретном, собственноручно написанном ответе дружески, но твердо разъяснил, что обращение к Жимерскому было бы, по его мнению, изменой.
Важно, однако, то, что в момент, когда огромные размеры национального бедствия начали доходить до человеческого сознания, потребность искать выход на путях соглашения возникала даже у дисциплинированного исполнителя «лондонской» линии. Ясно, что в той ситуации платформой соглашения должно было быть — со стороны этого направления — отречение от своих требований, от своего варианта старорежимной Польши. Это могло означать лишь согласие на объединение сил именно на основе признания правильности пути, намеченного Армией Людовой.
Следовательно, в известном смысле это означало признание своего поражения, признание крушения своих намерений и планов. Вместе с тем это означало бы, как в тот день, когда Монтер осознал глубину катастрофы, согласие на объединение сил перед лицом национальной катастрофы, перед лицом разрушения национального богатства и уничтожения бесценного общественного достояния. Объединение на платформе груды щебня. Своего рода отречение на смертном одре, но не своем, а всей нации, последняя услуга, оказанная гибнущей столице.
Но ведь речь шла не об этом.
Речь шла об объединении во имя позитивной программы, программы творческого преобразования судеб нации. Ни один общественный класс не уходит с исторической арены добровольно, однако смерть класса, распад и упадок представляющих его политических направлений — нормальное проявление здорового «обмена веществ» в живом общественном организме. Ведущие течения старой Польши находились на дороге в никуда, и свернуть их с этой дороги не могло ничто. Новое единство нации должно было складываться не на пути компромисса с ними, а против них. Но простые люди, составляющие как в эмиграции, так и внутри страны гражданскую и военную базу так называемого «лондонского» лагеря, еще могли успеть сойти с этой дороги, ведущей в никуда. Несмотря на психологические и политические предпосылки, под воздействием которых сформировалась их позиция, несмотря на обоснованные обиды и не поддающиеся проверке подозрения, эти люди приносили в жертву родине свою жизнь, жертвовали всем. Следовательно, ради нее они могли отказаться от части своих представлений о целях борьбы. Объединение на платформе отказа от сохранения Польши такой, какой она была в 1939 году, в пользу такой Польши, какой она могла возродиться, то есть новой, народной, было бы объединением на платформе надежды. Оно привело бы к единству гораздо более ценному, несущему в себе гораздо большее творческое начало, чем объединение на платформе отречения под давлением исторической необходимости, капитуляции ввиду того, что нет ни возможностей, ни сил отстаивать «ту Польшу», якобы единственно настоящую, но недостижимую… Впрочем, на шестой неделе восстания подобная капитуляция перед историей — это уже не поиски выхода. Это — всего лишь мольба о чуде.