Интересно, зачем замполит пришла? Сегодня лекция об ампутациях, чисто медицинские вопросы. Квашин раскрывает операционный атлас.
— Вспомним анатомию конечностей…
Чувела, наклонив курчавую голову, что-то записывает в блокнот.
Игорь мне шепчет:
— Не люблю эту операцию… Калек делает…
— А если выхода другого нет?
В голове мелькают люди на носилках, в колясках, протезы скрипучие, ноги — деревяшки…
Квашин продолжает:
— Ампутацию гильотинную запрещаю делать.
Голос Копыловой:
— Гангрена…
Квашин:
— Это единственный случай, когда она допустима… Должны знать как свои пять пальцев ампутацию по Пирогову и Куприянову.
Он подробно излагает ход этих операций. Для меня это кстати. Всего два месяца, как получил диплом врача. Курс наш был ускоренный — торопились на фронт, практикой не похвастаешь.
Про себя повторяю операцию зрительно… Круговой разрез мягких тканей до глубины фасций и разрез мышц до кости, по краю сократившихся мышц… Так… Второй разрез по уровню оттянутой кожи. И потом: распил кости, перевязка крупных артерий. Так… Есть. Высоко отсекаем нерв (нога дергается). Снимаем жгут. Самое страшное — момент, когда отсекаешь сосуды. Вдруг отпустишь жгут — и все эти завязки — лигатуры лопнут, соскользнут, и кровь ударит фонтаном… И еще жутковато, когда пилишь кость — такой звук, будто кость кричит.
Под вечер с Игорем идем к лиману. Стаи вспугнутых птиц поднимаются над камышами. Шум от крыльев, словно ветер раскачивает лес. Пахнет гнилью.
«Гыл, гыл, гыл» — проносится туча над головой.
— Уточка-лыска, она скопом летает, — говорит Игорь. — Дичи здесь о-го-го! Охотился. Я ведь керченский.
Под ногами что-то трещит. Игорь нагибается, поднимает красновато-желтый черепок.
— Обломок амфоры… Вот это да! Видишь, клеймо гончара-мастера.
Бережно, с нежностью проводит он пальцами по черепку, будто это не глина, а хрупкая драгоценность.
— Дома у меня такая коллекция была… Терракотовые статуэтки, светильники, лекифы античные.
Я удивлен.
— Эх ты, голова, на этих местах древние города стояли. Государство громадное — Боспорское — со столицей Пантикапеей, это где теперь Керчь.
Игоря нельзя узнать, какой-то ошалелый.
— На раскопках пропадал. За греческий взялся… Страбон… Геродот… Гомер.
— Я сам Гомера люблю.
— Помнишь, из «Одиссеи»?.. К нам как раз подходит:
— Думаешь, и такое может быть?
— Десант через пролив — не прогулка.
Занятия по хирургии продолжаются ежедневно. Квашин проводит их с врачами. Копылова занимается с сестрами и санитарками. Она, оказывается, вояка. На гимнастерке Звездочка — получила за Малую землю.
— Под Новороссийском эта тихоня сделала двести ампутаций, — говорит Конохов.
Вот тебе ни рыба ни мясо, думаю я.
Что ни делаем, все направлено на подготовку к десанту.
Потери в десантах по медстатистике (доклад Квашина) большие — тридцать — сорок процентов людского состава. Скрупулезно просматриваем медицинское имущество: ремонтируем палатки, носилки, укладываем белье, перевязочный материал, проверяем инструментарий, расфасовываем медикаменты.
Раненых нет, за всю неделю первый случай — боец подорвался на мине. Ранение тяжелое, в живот. Копылова будет ассистировать Квашину, я — давать наркоз.
Раненый потерял много крови.
— Сердце выдержит, — выслушав, говорит Квашин.
Мне помогает санитар Петро, губастый, на голове марлевая косынка. Он давно работает в медсанбате, вполне может заменить хорошую сестру. Петро привязывает раненого к столу, держит за руки. Я накладываю маску на бледно-цианотическое лицо. Из черной капельницы — «кап-кап» — падает эфир.
Квашин вскрывает брюшную полость, делает ревизию. Сразу видно — Копылова на своем месте. Без лишних слов знает, где нужна ее помощь. У нее умные, проворные пальцы…
— Так, так, — мурчит Квашин, причмокивая. — Решето…
Кишечник пошматован осколками.
— Резекция!
Удаляет часть желудка и около метра тонкого кишечника.
Я настороженно слежу за пульсом, дыханием. Все идет по всем правилам искусства, как по-латыни говорят, — «lege artis».
Но перед концом операции вдруг нарушается ритм дыхания… Зрачки расширены, не дают никакой реакции на свет.