Прошу его, чтобы пошел в медсанбат дивизии договориться, не смогут ли стерилизовать наше белье — у них уже есть автоклав.
Он шевелит усиками:
— Это же чистая медицина…
Иду сам.
Овраг, куда мы забежали после высадки, сейчас не узнать. Крутые склоны изрыты, зияют черными квадратными дырами — это входы в пещеры для укрытия раненых. В каждой помещается тридцать — сорок человек. Бомбежка теперь не страшна: над головой пятидесятиметровая толща земли. Операционная тоже скрыта в глубокой пещере.
Саперы соединяют между собой пещеры — получаются подземные галереи. Жаль, что у нас ничего подобного сделать нельзя — плоский берег, а до высоток далеко. Чувела советовала поговорить насчет стерилизации с ведущим хирургом, но я решил потолковать с тем, кто непосредственно этим занимается. Чем начальство поменьше, тем быстрее договоришься — это я уже знаю.
Переносный, на трех ножках, автоклав стоит в домике с пещерой, куда мы заносили раненую санитарку. Шипит пар — только закончили стерилизацию.
Врач (зубной), недавно контуженный — шея сведена к правому плечу, говорит:
— Вам же сбросили автоклав — чего пришел?
— Сбросить-то сбросили, — объясняю, — да неудачно, угодил на скалу, на камни — весь помят. Нам бы хоть парочку биксов, — клянчу я.
— Только сам приноси. Трудно сейчас очень. Мы ведь начали полостные операции делать.
— А зубы не лечишь?
— Дергаю… На кой черт они нужны, когда жрать нечего.
На обратном пути захожу в школу. В подвале, недалеко от входа, корчится от боли, катается по полу здоровенный парень в тельняшке.
— Пристрелите, пристрелите! — стонет он.
Неля говорит, что это Федька. Да, Шура вспоминала о нем. Он погибает: заражение крови.
— Совсем я замучилась одна, — Неля шмыгает носиком-пуговкой. — Шура поехала сопровождать раненых.
— Утрясется все как-нибудь, — уверяю ее. — Не вечно же так будет…
— Пристрелите! — кричит Федька.
Спускаюсь по траншее в нашу операционную и слышу голос начхима:
— Помните, Антонина Ивановна, чудесное танго?.. Утесов исполнял…
Увидев меня, умолкает. Что-то зачастил начхим сюда. Кажется, приударяет за Копыловой. Пустой номер. У Копыловой на том берегу — любовь, лейтенант-артиллерист, он приходил в медсанбат, когда стояли в Бугазе.
— Ну как со стерилизацией? — спрашивает Копылова.
— Как будто договорился… На два бикса…
— Ксеня, приготовь все, что нужно отнести, — обращается Копылова к операционной сестре.
А потом ко мне:
— С этим минометчиком, что в голову ранен, дела неважные. Как бы не абсцесс… Посмотрим?
Идем в кузню. Резкая перемена по сравнению со вчерашним днем. Правый глаз закрыт опухолью. С трудом ворочает языком.
— Ничего не кушать, — жалуется «мала-мала дохтур» Ахад. — Кушать надо, кушать не будишь — памирать будишь.
— Глотательный рефлекс нарушен, — говорит Копылова, когда мы выходим.
Его нужно было эвакуировать, но тогда, в страшной спешке, о нем просто забыли.
— Придется делать трепанацию, — вслух размышляет Копылова.
— Но у нас инструментария нет подходящего…
— Попросим у ведущего в медсанбате.
…Глубокой ночью моряки Туз и Келесиди привели в водохранилище двух ребят. Две мумии — такие истощенные! Бородатые, в рваном белье, босые… Вырвались из окружения, из немецкого тыла. Один высокий — катерник, мичман. Что поменьше — солдат из дивизии. Набрел на них Туз.
— Шлепал по берегу, вдруг слышу, кто-то жалобно, как кутенок, скулит, зовет… Подошел, а они из воды вылазят. Длинный — на тебе! — знакомый, Максимов из Уфы, вместе в одном отряде в Новороссийске были. Он меня узнал сразу, а я не поверил — шкелет, а ведь в нем сто килограммов было — Поддубный…
Как только они зашли в перевязочную, сразу упали.
— Спать… Спать, — и больше ни слова.
Переодели. Дали вина с чаем, обложили бутылками с горячей водой. Уснули. На следующий день мы узнали такую историю. Во время высадки их мотобот напоролся на мину, все почти пошли на дно, спаслись два моряка и четыре солдата. Место, куда выбрались, — голые скалы, обрывы. Подобрали на берегу автоматы, гранаты, две банки консервов, сухарей и спрятались в расщелине скалы. Было это ночью, а утром увидели: находятся в расположении немцев. Решили пробиваться к своим. Только тронулись — немцы стрелять. Заняли оборону на скале. Немцы били из пушек, обстреливали с баржи. Ничего не получилось — укрывала скала.
Тогда немцы поставили вокруг скалы охранение и решили выждать — все равно или с голоду помрут, или сдадутся в плен.