— Значит, что ж, завтра начнется?
Сообщение о предстоящем наступлении для нас не ново, мы знаем, что немец перебросил к Эльтигену солдат и унтер-офицеров из Норвегии, сосредоточил три гренадерских полка пехоты, установил батарею шестиствольных минометов, подтянул самоходки — «фердинанды». Решил намертво закрыть подходы к поселку с моря — добавил три быстроходные баржи. Теперь они, как бельмо на глазу, торчат на рейде. И все-таки до сих пор как-то не верилось, что развязка так близка. Думалось, немец только грозит, заварить кашу не посмеет — боится керченской группировки.
— Ни хрена он нам не сделает, — говорит Колька. — Если в первые дни удержались, теперь тем более.
— Начнется наступление — нашему полку, конечно, достанется в первую очередь, — вставляет Савелий.
— Ясно, — соглашается Конохов. — Немцу наступать выгодней всего на левом фланге. На правом — болото. В центре трудно ему сосредоточиться: равнина, все на виду. А здесь сопки, спрятался за ними и спокойно подготавливайся. Но я согласен, у нашего десанта есть свои преимущества. Да, да… Отсюда выйдем только со щитом — не на щите!
Перебивая друг друга, излагаем на этот счет свои мысли. На плацдарме нас свыше двух тысяч — немалая сила. Причем мы обстрелянные, привыкшие к осаде, зарылись глубоко в землю.
За последние две недели создано три линии обороны с лабиринтами траншей, стрелковыми ячейками, дзотами. Запас боеприпасов хоть небольшой, но есть. Ну и помощь с того берега — авиация, артиллерия…
— Вот только раненые, — вздыхает Колька. — Запаримся с ними. Будут длительные бои — куда класть?
— Два блиндажа новых есть… Маловато, конечно, — говорю я. — Придется в старых подвалах, землянках потесниться. Мостовой, как твое аптечное хозяйство?
— Перевязочного материала, медикаментов дней на пять хватит.
— А может, на больше? — прищурившись, смотрит на него Конохов. — Позавчера и вчера с «кукурузников» сколько тюков сбросили?
— Ты что, считал? — сердится Савелий и переводит разговор. — Твой румын мог все набрехать. Поживем — увидим… Идем ко мне.
Они направляются в аптечный закуток.
— Не думай, что я тебе всю аптеку передам, — предупреждает он Конохова. — Квантум сатис — немного схватишь!..
Я провожаю Конохова. Он с вещмешком и санитарной сумкой.
— Вот жмот, — говорит он про Савелия. — За каждый бинт молитву читал.
По траншее поднимаемся к винограднику. Конохов шагает впереди, оборачиваясь, рассказывает:
— Радченко — мужик хороший. Мне у него нравится. Хотя мрачноват. А знаешь, почему он такой? Сидел, оказывается. До войны был репрессирован. Думаю, поэтому и на службе особенно не продвигается. Сорок лет, кадровик, а застрял в батальоне.
Выходим из траншеи. Конохов останавливается, обводит взглядом вокруг. Туман исчез, далеко открывается пролив, синеют успокоенно мысы. Цепи волн, покрытые пеной, как снегом, накатывают на желтый пляж. Бакланы отдыхают на киле опрокинутой шлюпки. Над сопками взбитые, паутинисто-прозрачные облака словно бы покачиваются.
— Красивое место все-таки! — восклицает он. — Знаешь, кончится война, обязательно сюда нагрянем. Летом, конечно. Порыбачим, у скал бычки хорошо берут и кефаль. Уху сварим, бутылочку разопьем, вспомним, как воевали. А потом? Потом повезу тебя по всему полуострову. Покажу лицо древнего Боспора…
«Вышла из мрака младая, с перстами пурпурными Эос».
Мы у дамбы. Здесь все копают: углубляют траншеи, добавляют пулеметные ячейки, переделывают землянки. У оконечности дамбы, где начинается третья линия обороны, замечаем Нефедова и его ординарца.
— Батя эти дни все оборонительные сооружения проверяет. У нас в батальоне вчера был.
— И у нас был. Погреба, подвалы осмотрел — под доты пойдут, в случае чего…
Ближе к сопкам слышим, как Нефедов беседует с двумя бойцами.
— Что будешь делать, Тряпкин, если фриц займет окоп твоего соседа? — обращается он к веснушчатому парню.
Тот от неожиданного вопроса хлопает глазами, молчит.
— Та вы що, товарищ полковник, — взъерошивается его сосед, длинноносый украинец. — Чи шуткуете? Та я здохну, а свою окопу не виддам собакам.
— Ну, добро́, — соглашается Нефедов. — Тогда ты, Петренко, скажи: какие уязвимые места, недостатки в окопе твоего соседа?
Петренко жмется, кряхтит.
— Та ми удвох копали и оборудовали, так що промах який у мене, такий и у його.
— Оно и видно. Надо копать на бугре, обзор будет шире.
— Мы это дело выправим, — заверяет Тряпкин.
Тихо. Обстрела нет. Ветер доносит бренчание на пианино и обрывки песни: