— Ну, что ты там?
— Не могу дотянуться до кустов…
Я уже не могу больше держать его. Выручает кто-то из ребят. Сверху протягивают ему винтовку и вытаскивают. И мне помогают выбраться из рва.
Опять бежим. Выдыхаемся. На сапогах пудовые нашлепки грязи. Мокрая шинель давит. Пистолет на боку и тот кажется тяжкой ношей. Снимаю его вместе с поясом и вешаю на шею. Костя оставляет свой вещмешок. То и дело в пути натыкаемся на брошенные ватники, шапки, противогазные сумки.
Очень хочется пить. В горле пересохло. Слизываю языком дождевые капли с губ. Колонна приостановилась. В чем дело? Привал? Нет. Передают, чтоб все замерли. Разведчики обнаружили впереди вражескую батарею. Осторожно, ползком подбираемся к чуть виднеющемуся кургану. Несколько блиндажей, торчащие стволы зениток.
— Хальт… Стой!.. — по-немецки и по-русски кричат из темноты.
Сразу же за криком гремит выстрел, взлетают ракеты. Из блиндажа бьет пулемет. Мы скопом бросаемся на блиндаж, прямо на огонь. Пуля обжигает мне щеку. Вижу, как недалеко от меня вдруг спотыкается Костя. Садится, а потом как-то странно падает, будто ныряет. Я подползаю к нему. Не шевелится.
— Ты что? — ворошу его.
Он лежит на животе, спрятав голову в плечи. Ощупываю грудь, шею — мои руки окунаются в теплую жижу. Прошило очередью. Мертв. Забираю у него из кармана гранаты. Поднимаюсь. А в блиндаже идет резня. Туда проникли моряки. Вопли. Крики. Тупые удары. Одиночные выстрелы.
— Сволочи, власовцы засели, — сипит моряк с перевязанным горлом, вытирая о траву кинжал.
Я в отчаянии. Костя погиб… Раю потерял… Колька… Раненые…
Опять двинулись. Наверное, мы далеко отошли от моря, ветер не такой резкий. На пути дугой вытягивается железнодорожная насыпь. Рядом проезжая дорога. Вдалеке мигают желтые огни. Они движутся в нашу сторону, И гул моторов доносится, Команда: залечь за насыпью в канаве, в бой не вступать. Ложимся. Свет полосами выхватывает дорогу. Громче фыркают моторы. Приближаются четыре грузовика, крытые брезентом, и мотоцикл с коляской. Пробегают совсем близко. И ничего не замечают. Проехали… Километрах в трех от этого места делаем привал. Ищу Раю. Колонна наша непомерно растянулась — где кто шел, там и бросился на землю. Как мертвые.
Подхожу к одной кучке, к другой.
— Медсестры здесь нет?
— Рая!
А у самого ноги подкашиваются. «Еще немного пройти, еще немного — вон до того куста», — уговариваю себя. Добираюсь до головы колонны. Несколько человек сидят на корточках, загороженные плащ-палатками. Фонариками присвечивают. Рядом часовой с автоматом не пускает.
— Там комдив… Совещаются.
— Значит, вопрос решен, — слышу резкий голос. — Сапер пойдет впереди с разведчиками.
— Есть товарищ комдив, идти с разведчиками, — с хрипотцой отвечает кто-то. — Я здесь как дома… Каждую тропинку знаю.
Голос знакомый, не сапер ли Ванька?
Группа расходится. Окликаю сапера по имени. Отзывается, подходит.
— Хотели на крепость Ак-Бурун идти, так мы ж ее проскочили. Так я на Керчь поведу.
— Где наши из полка?
— Наверно, в степу, догоняют. Они ж с Батей на заслоне в поселке остались…
— А как же ты?
— Меня к морячкам, на правый фланг послали разминировать участок. Ну и на прорыв вместе с ними пошел.
Ванька уходит. Так вот кто, значит, дал нам возможность прорваться, вот кто дрался до последнего в поселке, отвлекая огонь на себя! Вот почему мы, уходя, еще долго слышали пулеметную и автоматную стрельбу. Возможно, они и остались там, не сумели выскочить?
Мне не хочется уже ничего. Бросаюсь на землю, раскинув руки. Закрываю глаза. И слышу:
— Доктор Никитин! Доктор…
Поднимаю голову — Рая!
— Райка, ты?
Она меня так же искала, как и я ее. Рая падает как подкошенная.
— Больше не могу…
А у меня прибавляются силы.
— Что ты, Рая! До Керчи осталось пять-шесть километров, наш Ванька-сапер поведет десант — он здешний, каждую тропку знает.
О Косте не вспоминаю. Не говорю и об оставшихся в поселке на заслоне…
— Подъем!
Зашевелился, тронулся человеческий поток.
Я поддерживаю Раю — так вместе и бежим. Вернее, кажется, что бежим, на самом деле плетемся. Ведь отмахали за ночь не меньше двадцати пяти километров.
Деревушка. Одна улица — домики по обе стороны. Деревушка, по-видимому, пуста — тихо. Лишь где-то на краю тоскливо воет собака. Все равно крадучись, чуть ли не на цыпочках переходим улицу. Скоро рассвет. Впереди смутно различается изломанная чернота горы. Кто-то говорит: «Митридат!»