Пилот вызывается идти со мной. На улицах пустынно и темно. По мостовой гулко отдаются наши шаги, будто копытами стучим.
Домик и подвал, где лежала Рая, пусты.
— Может быть, моряки с ранеными уже у причалов?
— Все может быть…
Проклинаю себя, что оставил ее.
Дорогу к причалам точно не знаем; комдив сказал, патрули должны стоять, но мы никого пока не встречаем. Тьма.
— Серегу жаль, — горюет летчик. — С первого дня. войны вместе… Неужели с глазами ничего нельзя?
— Выбраться ему отсюда надо… На Большой земле специализированные госпиталя. Филатов делает чудеса…
— Вон, по-моему, костер.
Впереди то появляется, то исчезает ярко-красный лоскут света. Идем на него. На углу — моряк с автоматом.
— Один загораешь?
— А чем плохо? Еще корешок недалеко стоит, — показывает он рукой на море.
В темноте, справа, мерцает красноватое пятно.
— Вдвоем пол-Керчи охраняем, — смеется моряк. — Ребята все к причалам потопали. А вы куда?
Объясняю и спрашиваю, не проходили ли здесь моряки с ранеными?
— Были.
— Девушку раненую с ними не видел?
— Вроде бы не…
Проходим еще с полкилометра и сворачиваем к чернеющей многоэтажной коробке. Ветер с пролива свободно гуляет. Гремит на крыше железо. Волны лупят в развороченные плиты набережной. Причалы разбиты, из воды торчат погнутые сваи. Горбиной выпирает полузатопленная баржа. У дома и на берегу бродят моряки. У каменной стены-ограды, закутавшись головой в шинели, приютились раненые. Раи нет. Отправляю пилота назад к Шуре.
Когда придут катера, точно никто не знает, а раненым находиться у стены небезопасно. Нужно перевести в укрытие.
Моряки хозяйничают во дворе. Тащат в дом доски, пустые ящики, деревянные бочки, солому.
— Чего стоишь? Бери! — кидает мне моряк ящик из- под мин.
Поднимаюсь за ним на последний этаж. В громадной пустой комнате с окнами, выходящими на море, на цементном полу возвышается большая куча барахла.
— Для чего это?
— Ориентир для десанта.
Кучу обливают керосином.
Нужно торопиться.
Выхожу на улицу, собираю всех раненых и веду в подвал. Они говорят, что есть еще раненые на берегу в блиндажах.
Может быть, там как раз и Рая? Но побежать сейчас туда никак нельзя, надо встречать Шуру с ранеными. Стою на углу.
В окнах вспыхивает свет — четыре оранжево-ярких квадрата. Сигнал кораблям!
Шуры все нет. Подходят новые раненые — поодиночке, по двое вылазят из щелей, спускаются с Митридата. Вести их некому — ковыляют сами.
Свет в доме тревожит немца.
Разрывы по берегу.
Прожектор выпускает плоские щупальца. Как бы Шура и раненые не попали под огонь… Вот они! Бегу навстречу, провожаю в подвал.
— Райку нашел? — спрашивает Шура.
— Нет…
Теперь есть кому присмотреть за ранеными, и я могу заглянуть в блиндажи.
Набережная в огне.
Бьют орудия с мыса.
Свистят осколки.
Прижимаюсь к железным воротам, выжидаю.
Короткое затишье. Срываюсь, меня оглушает взрыв, страшная сила сбивает с ног. Небо раскалывается и падает на голову. В глазах засверкали, закружились дома, окна, костры… Ничего не помню.
Очнулся в подвале — лежу на соломе. Повернуться нельзя, будто на меня навалена гора камней. Во рту солоно. Кричу, но голоса своего не слышу. Не хватает воздуха.
— Отошел? — наклоняется надо мной Шура.
Плохо ее слышу, но понимаю по движению губ. Контузия… И грудь…
— Раю нашли? — кричу.
Шура кивает головой.
— В блиндаже была. Все в порядке.
И еще говорит, что катера на подходе и сейчас будем выбираться из погреба.
Меня выносят, усаживают под стенку дома вместе с другими ранеными.
— Прорвались!.. Молодцы! — кричат вокруг.
Прожектор немецкий ослеп. Пушки на мысу молчат. Теперь в той стороне огонь. Вспышка за вспышкой. На мыс обрушиваются наши снаряды — дальнобойные с Тамани.
Немцы без толку бросают осветительные ракеты над проливом.
Катера медленно, очень медленно, лавируя между железными сваями, подходят к берегу. На палубе толпятся матросы и солдаты в касках.
Бойцы торопливо скатывают пушки, выгружают минометы, ящики с патронами. Шура бегает — носится от одного катера к другому.
С тендера сходят санитары с носилками и направляются к дому. Начинается погрузка раненых.
Я ищу Раю среди тех, кого тащат на носилках.
Кажется, она! В кубанке, прикрытая шинелью.
— Рая! — кричу.
Из-под шинели высовывается ладошка.
Два матроса кладут меня на носилки и поднимаются по трапу на тендер.