В 1958 году поэт Борис Тимофеев (автор сатирических стихов и лирической песни «Под окном черемуха колышется…») выпустил книгу «Правильно ли мы говорим?». Там были здравые мысли: автор напоминал, например, что глагол «довлеть» означает «быть достаточным, удовлетворять». Приводил красивую строку из раннего Асеева: «Стиху довлеет царское убранство» и осуждал неправильное употребление типа «над нами довлеет». Довлеть — это не «давить», не «тяготеть».
Лучше совсем не пользоваться редким глаголом, чем так его профанировать.
Менее удачным оказалось выступление Тимофеева против выражения «продукты питания». Он писал, что «продукт» — это результат переработки: бензин — продукт переработки нефти и т. п. Так что же является «продуктом питания», конечным результатом пищеварения? — саркастически вопрошал сатирик и сам же отвечал: «Кажется, ясно». Вроде бы даже логично, но русский язык не прислушался, и сочетание «продукты питания» (в значении «продукты для питания») по-прежнему существует. Только, конечно, в официально-деловой речи. В быту мы не скажем: «Я пошел купить продуктов питания».
Другой идефикс был связан со словом «плащ». Плащ — это накидка без рукавов, — утверждал автор, а то, что мы с вами носим, должно называться «дождевик» или «пыльник». И опять был формально прав: посмотрите, в каких плащах скачут на экране мушкетеры — никаких рукавов. Но люди упорно называли «плащами» свои легкие пальто, и толковые словари признали это новое значение.
Так часто бывает: иные рыцари плаща и шпаги страстно борются с новыми словами или значениями, а те все равно легализуются в языке.
Есть свои идефиксы и у автора этих строк. Не нравится мне, скажем, что в слове «ракурс» ударение передвинули на первый слог, и я говорю так, как рекомендовал словарь Р. И. Аванесова и С. И. Ожегова в 1960 году: «ракУрс». Или вот слово «фОльга»: в том же словаре произношение «фольгА» отвергалось как неправильное. Потом как-то потихоньку его допустили в качестве равноправного варианта. А теперь вульгарная «фольгА» объявлена единственной нормой. Душа моя этого принять не может, поскольку в памяти прочно сидит четверостишие пушкинского друга Антона Дельвига:
Какая рифма: «Ольга — фольга»! И так хочется сохранить норму пушкинской эпохи! Но вот как-то в магазине попросил я у молодой продавщицы продать мне рулон «фОльги». И она просто не поняла, о чем речь, удивленно переспросила: «Что-что?» Пришлось поступиться принципами: «Ладно, давайте фольгУ!» Что ж, не буду навязывать другим своих вкусов. Готов к тому, что весь остальной народ будет говорить иначе. И пусть даже Ольга будет произносить «фольгА» и «рАкурс».
Не претендуя на совершенство
«В совершенстве владеет английским, французским и испанским языками» — можно прочитать или услышать сегодня о какой-нибудь важной персоне. Для искушенного филологического уха это звучит и помпезно, и пошловато. Грамотнее был бы вариант: «свободно владеет». А «в совершенстве» никто из нас не владеет и своим родным языком.
Носителю подлинной речевой культуры некогда кичиться безупречностью. Он то и дело сомневается в своей правоте, чуть ли не каждый день заглядывает в словари и справочники. Которыми, кстати говоря, надо еще уметь пользоваться. Вспоминается такой казус. Один маститый критик рецензировал роман Даниила Гранина «Картина». И придирался буквально ко всему. Нашел он в тексте редкое слово «принуда» (в значении «принуждение») и ну браниться. Мол, что за безобразие: такого слова даже в словаре Даля нет! Аргумент и сам по себе неубедительный: писатель может выйти за пределы любого словаря, он имеет право изобретать даже совсем новые слова. Да к тому же и ошибка. У Даля злополучная «принуда», конечно, имеется. Только ее надо искать не саму по себе, а в составе словарной статьи «принуждать». Ведь труд легендарного лексикографа строится по гнездовому принципу, то есть все однокоренные слова там группируются вокруг одного главного слова. Не зная этого, читатель рискует попасть в положение одной героини басни Крылова, не умевшей правильно пользоваться очками.