— Вы хотите сказать, что мой заработок зависит от суммы контракта, подписанного мной ещё в колледже?
— Естественно. Я не могу выходить за пределы бюджета. Так что твой заработок я мог бы повысить только за счёт товарищей по команде. Справедливо это будет, по-твоему? А? И только из-за того, что тебе не хватило ума подписать свой первый контракт на большую сумму.
Когда меня приглашали в команду, переговоры велись по телефону. Я был восемнадцатым в списке новичков и согласился подписать контракт после того, как Клинтон дал мне слово, что Даллас подписывает контракты ещё только с тремя молодыми ресиверами. А в тренировочный лагерь приехало девятнадцать крайних. Однако Клинтон тут же указал мне на то, что только трое из них белые. Логика у него всегда была железобетонной.
— Чёрт возьми, Клинтон, я стою больше тринадцати тысяч. Ведь я в стартовом составе.
— Это ещё не факт. — Он снова посмотрел в блокнот. Что всё это значит? Ведь я доказал, что я лучше Гилла. Заменить меня Гриффитом Ли они не решатся, иначе в команде будет три негра, принимающих пасы, а это для Далласа слишком много. — Б. А. думает Гилла поставить вместо тебя в стартовый состав. Он хочет сперва проверить, как ты чувствуешь себя после травмы.
Мне показалось, что рушится потолок. Я был в стартовом составе! Я начинал все игры! Они не могут, не имеют права усадить меня на скамейку! Или имеют? Я потерял самообладание.
— Моё колено в полном порядке, спросите у врача. — Голос у меня дрожал, срывался. — Я не буду играть за гроши. Обменяйте меня.
— Сомневаюсь, что за тебя много дадут. Только что была операция…
— Хорошо. — Самообладание начало возвращаться ко мне. — А если я не буду подписывать контракт, приеду в лагерь и все увидят, что нога в полном порядке? Тогда и обсудим условия контракта. — Я знал, что Гилл хуже меня. А поставить Ли на место крайнего никто не решится.
— Ты стоишь не больше тринадцати тысяч. — Он снова посмотрел в блокнот. — Я мог вы повысить эту сумму, если контракт будет заключён на три года.
— На сколько?
И снова взгляд в блокнот.
— Боюсь, что Конрад сдерёт с меня шкуру, но я рискну дать тебе шестнадцать тысяч в год, если ты подпишешь контракт на три года.
— Но средний заработок выше на девять тысяч, Клинтон!
— Твоё дело, — он равнодушно пожал плечами. — Решай быстрей, у меня много дел. — Он взглянул на часы и начал приводить стол в порядок.
— Я отказываюсь. Можете ставить Гилла на место крайнего. И не поеду в лагерь.
— Штраф — сто долларов в день, — напомнил Клинтон. — Твоё письменное обязательство сохраняет силу. Клуб имеет право выбора. Я мог бы заставить тебя играть за девяносто процентов той суммы, которую тебе платили в прошлом году. И не думай, что найдёшь себе посредника. С посредниками я дел не имею. — Он закрыл блокнот и постучал им по столу. — Я уже обсудил с Б. А. условия твоего контракта, и он согласен со мной. Ты переоцениваешь себя.
— Я не буду подписывать. — Я встал и пошёл к двери. Голос Клинтона остановил меня в дверях.
— Фил, — сказал он, улыбаясь и опуская блокнот в ящик стола. — Лично я ничего против тебя не имею…
Клинтон больше не звонил мне. Перед тренировочными сборами мне позвонил Билл Нидхэм, управляющий делами клуба.
— Мне нужно знать, понадобится ли тебе билет на самолёт. Завтра вылет.
— Я не лечу.
В трубке послышался голос Б. А.
— Фил, это Б. А. Меня не интересуют твои разногласия с Клинтоном. Это ваши дела. Я никогда в них не вмешиваюсь. Если удастся выбить из него больше денег — честь тебе и хвала. Но я жду тебя в лагере, и тебе придётся платить сто долларов за каждый пропущенный день. На твоём месте я бы не терял времени.
На следующей день я прибыл в лагерь. Вечером я подписал контракт сроком на три года с основной суммой годового заработка в пятнадцать тысяч плюс тысяча в случае включения в основной состав. Узнал бы мир, как мне хотелось напиться!
Я ехал в тишине, и меня не оставляло чувство, что я что-то забыл.
— Я ждала тебя и не одевалась, — сказала Джоанна, открывая дверь.
— Ты уверена, что по телевидению нет ничего интересного? — Я прошёл мимо неё к лестнице из кованого железа, ведущей наверх, в спальню.
Познавать Джоанну было не просто, но интересно, каждый раз она показывала нечто новое. При её росте за метр восемьдесят и вообще крупном сложении приходилось соблюдать осторожность в манёврах на постели. У неё была отменная фигура, просто слишком большая. Вдобавок её густые каштановые волосы ниже пояса — нам то и дело приходилось из них выпутываться. Не раз, осуществляя очередную её фантазию, на которые она была горда, я вдруг вскакивал или падал с кровати, испуганный её воплем, — но оказывалось, что я просто прижал коленом её распущенные волосы. Мне вспоминались слова врача команды, говорившего, что растущие параметры и скорость футболистов обгоняли способность суставов противостоять возникающим перегрузкам. Это относилось и к нам с Джоанной. Она неистовствовала, а я даже в самые пиковые мгновения не мог забыть о профессии, о контракте, и как бы со стороны следил за тем, чтобы наша борьба противоположностей не привела к вывиху или серьёзному растяжению. Я не мог забыть, как в первую же нашу ночь Джоанна сломала мне ребро.