— Курение марихуаны преследуется по закону, — прервал меня Клинтон Фут.
— О, бросьте, — простонал я. — Вы отлично знаете, что большинство игроков курят марихуану, принимают наркотики. Один парень из Бостона сказал мне, что способен играть только благодаря им. А что девушка? У нас игроки спят с жёнами друг друга. И каждый…
— Поведение других нас не интересует, — вмешался Марч. — Только ваше.
— Но почему именно моё? Почему? Может быть, вы просто ошибаетесь?
— Мы не ошибаемся! — Клинтон Фут вскочил на ноги. В руке он держал мой смятый контракт. Ему тоже надоела игра, и он хотел покончить с ней как можно скорее. — У нас есть свидетели, и в соответствии с контрактом президент лиги имеет право дисквалифицировать тебя, что он и сделал сегодня в восемь утра. — Он разорвал контракт, смял его и бросил на стол.
— Ты выброшен на улицу, приятель. — Главный менеджер опустился в кресло, довольный собой.
О’Мэлли, юрисконсульт клуба, развернул смятый контракт, сложил разорванные куски, передал мне какой-то документ.
— Подпишите, мистер Эллиот. Это — ваш добровольный отказ от всех обязательств клуба. Нам хотелось, чтобы всё обошлось без скандала.
— Клинтон, ты не имеешь права, — запротестовал я.
— Имею. — Он постучал карандашом по столу. — Хочу напомнить тебе, что у Риндквиста масса доказательств. На твоём месте я постарался бы исчезнуть.
— Мистер Эллиот. — Равнодушие Марча было поразительным. — Когда президенту лиги сообщили о выдвинутых против вас обвинениях, он сразу принял меры, чтобы защитить ваши права. Когда он убедился, что гарантирована полная объективность, он дал согласие на расследование.
Марч продолжал говорить, но я не слышал его слов. Перед моими глазами проносилась вереница образов. Я глубоко вздохнул, пытаясь взять себя в руки.
— …президент попросил меня зачитать следующее заявление от его имени.
Бывший агент ФБР начал читать.
— Моя задача, как президента лиги, состоит в том, чтобы руководить ею и гарантировать её безупречную репутацию. Руководство лиги считает, что с точки зрения сохранения доброго имени профессионального спорта желательно обнаружить и изгнать нарушителя из нашей среды, не привлекая к этому внимания общественности…
Я примирился с безумием происходящего. Вот я сижу и пытаюсь убедить людей, которых не интересует правда. Им хочется изгнать меня из профессионального футбола и лишить права обратиться в суд. Я подписал расписку и передал её О’Мэлли. Толстяк улыбнулся и кивнул.
— Вы нарушили привилегии профессионального атлета и больше не можете рассчитывать на нашу защиту. Я твёрдо убеждён, что ваше вероломное поведение наносит вред профессиональному футболу и тем идеалам и ценностям, которые мы отстаиваем.
Внезапно я почувствовал, что непосильный груз, давивший меня, исчез. Мне показалось, что я впервые вижу эту комнату. Игра подошла к своему закономерному концу. Меня подловили на пустяке. Я не был побеждён и не ушёл с поля. Меня просто дисквалифицировали. Фактически это означало, что я побил рекорд, но его отказались признать. А это было уже их проблемой. Потому что единственная реальная часть игры — это я сам, и только я один могу оценивать свои поступки. Всё. Мне не нужно больше бороться за право на жизнь. Сейчас я спущусь вниз, сяду в машину и поеду в Лакоту. Там я спрошу, хочет ли Шарлотта, чтобы я остался с ней. Теперь я свободен. Видит Бог, я наконец свободен.
— Поэтому с девяти утра сегодня вы отстраняетесь от игры в профессиональный футбол. Ваш контракт объявляется недействительным, и ваш клуб не будет выплачивать вам деньги.
По сути дела, им был нужен не я. Им требовался мой трёхлетний контракт. Восстановить его через суд было безнадёжным делом. Только по-настоящему верующий или безумец может обратиться с гражданским иском в техасский суд, ища управу на монополию, права которой защищает государство.
Рэй Марч уже заканчивал, когда я встал и направился к выходу. У двери я повернулся и ещё раз посмотрел на людей, обращающихся с другими людьми, как со скотом. Я улыбнулся им, покачал головой и вышел.
— Подписано президентом футбольной лиги, — крикнул Марч вдогонку.
Где-то в прериях недалеко от Амарильо образовалась область пониженного давления, и воздух из Далласа устремился туда. Как только я вошёл на стоянку, порыв ветра распахнул полы моего пиджака.
Холодный декабрьский ветер пронизывал до костей, однако его всемогущая сила действовала как-то успокаивающе. Я чувствовал, что в природе назревают перемены.