- Первый сундук уже пустой - только разные пальто и шубы! - И она исчезла.
Я забегал быстрее, палочка в руках Тычинки стала рисовать еще более замысловатые узоры, пальцы Номера Первого лихорадочно забарабанили по коленям.
Снова Соня выскочила:
- Второй сундук пустой - одни непонятные одежки!
Палочка Тычинки, руки Номера Первого запрыгали в бешеном танце.
И в третий раз появилась вестница, появилась молча, понурив голову.
Мы и без слов поняли всё, встали и медленно двинулись в дом.
Я мельком взглянул на все эти шубы, полушубки, тулупы, шали, полушали, пальто, шинели, кафтаны, шушуны, салопы и прочие теплые одежды, верно, столетней давности, развешанные на веревках по всему двору.
Профессиональный интерес музейного работника потянул Номера Первого к этому старью.
- Кокошник! Смотрите, смотрите!-Номер Первый вернул
185
меня с крыльца.- Так украшали свою голову наши прабабушки!
Кокошник с золотой парчовой каймой был весь вышит зеленым и красным шелком и бисером.
Номер Первый надел этот старинный женский головной убор на лоб подвернувшейся Сони.
- Здравствуй, Марья Моревна! Где твой Аленький цветочек?
Соня кокетливо улыбнулась.
- Иван Тихонович,- обратился Номер Первый к хозяину,- у нас в музее нет старинной крестьянской одежды: мы у тебя с удовольствием купим.
- В Любец? Ничего не продам! - буркнул тот.
Обедали мы плохо, так чуть-чуть потыкали вилками в котлеты, и все.
Перед заходом солнца явились мальчики, сильно огорченные и сердитые. Весь день они по очереди дежурили на двух кленах в проулке. Никаких построек в саду нет, а есть только яблони, груши, сливы, вишни, кажется, крыжовник и смородина, огородные грядки и клумбы с цветами.
Хозяин с утра полол грядки, собирал в кошелку поспевшие огурцы, тяпал мотыгой, а к вечеру поливал из шланга свои владения.
Словом, ничего таинственного ни в саду, ни в занятиях нашего хозяина мальчики не заметили. Все доказывало: никакого портрета у нашего хозяина вообще не было нигде.
Один Номер Первый колебался - ему казались странными некоторые недомолвки старика: бросит отрывистую фразу - и молчок. Наконец, почему-то не пустил нас в свой сад.
Я отвечал, что хозяин всегда такой угрюмый, за день больше дюжины слов не скажет. А в сад не пустил - верно, боится за свои ягоды и фрукты.
Мальчики ушли от нас, понурив головы.
Ларюша снова вернулся только поздно вечером.
Должен сказать, что и я и Номер Первый серьезно сердились на него. Мы переживаем, волнуемся, а он с рассвета забирает Майкла и Женю-близнеца и уходит на весь день то рисовать портрет Люси, то рисовать пейзажи. Возвращаясь, Ларюша востбрженным голосом рассказывает, что положительно влюбился в здешнюю реку. Конечно, мы понимаем - он художник, его тянет рисовать пейзажи... Правда, я сомневался, только ли в реку влюбился Ларюша.
186
На ночь он ставил свои произведения в светелке лицом к сгенке и просил нас не смотреть на них.
Я и Номер Первый честно выполнили его просьбу, а Соня каждое утро не ленилась вскакивать на заре, подглядывала и говорила, что пейзажи очень красиво получаются, а портрет выходит просто чудный.
Но, оказалось, не только Соня подглядывала.
Как-то она хотела прошмыгнуть в светелку и вдруг услышала такой разговор.
- Смотри, похожа,- говорил хозяин.
- Да ничуть не похожа. Та чернявая, а эта вон какая светлая, только что в платье сиреневом,- отвечала хозяйка.
Соня тут же разбудила меня и Номера Первого и пересказала нам этот разговор.
Номер Первый побледнел и схватился за сердце.
Я поспешил разочаровать и его и Соню. Я вспомнил, как хозяйка, вернувшись со свадьбы, все возмущалась, что невеста была не в традиционном белом платье, а в сиреневом. Конечно, теперь она сравнивала Люсин портрет с той невестой.
И Соня и Номер Первый ничего мне не ответили, только недоверчиво покачали головами.
Глава двадцать первая ГДЕ ЖЕ "СОВСЕМ ГОРЯЧО"?
На следующий день с утра мы отправились в Дом пионеров. Собрались все мальчики и девочки, Люся, Номер Первый и я. Совещание открыла Магдалина Харитоновна. Лица сидевших за столом не предвещали ничего доброго. Еще иные девочки смотрели на нас с затаенным ожиданием, а нахмуренные мальчики сидели мрачные и молчаливые.
Выступила Люся:
- Товарищи, все мы, конечно, надеялись, что портрет найдем в Золотом Бору. Надежды лопнули. Мальчики, выше головы! Виктор, как не стыдно! Остались считанные дни до конца каникул! Будем продолжать поиски или нет?
- Будем, будем! - зашумели, но не очень бурно и мальчики и девочки.
- Тогда завтра же после обеда снова в Любец. Обойдем всех любецких Нашивочниковых. Вы нам поможете? - обратилась Люся к Номеру Первому и ко мне.
187
- Ну конечно! Всей душой! - воскликнул Номер Первый.
- Само собой разумеется,- согласился я, однако не с таким энтузиазмом.
Вспомнились мне ночевки на голой земле да в школе на соломе, и сердце у меня заныло. Но я тут же опомнился. "Нет, я изыскатель!-твердо сказал я самому себе.- Нечего падать духом, пойду в поход".
- Надо и с Ларюшей договориться, позвать его с собой,- предложил Номер Первый.
- А я уже с ним договорилась. Он тоже пойдет,- чересчур безразличным голосом ответила Люся.
- А если портрет не в Любце, а на Камчатке? - съехидничал Володя.
- Да ну тебя! - замахнулись на него остальные.
- Найдем и на Камчатке,- отрубил Витя Большой.
- Придется тогда пересоставить план дальнейших наших летних мероприятий,- объявила Магдалина Харитоновна.
- Условились,-не слушая ее, продолжала Люся,-завтра в два часа дня! Форма походная - курточки, шаровары. Картошки побольше захватите. Чья очередь топоры, ведра нести?
- Мальчишки, червей не забыть! - крикнул Витя Большой.
Мы пришли с совещания уже в полной темноте. Ларюши еще не было.
Сели пить чай. Уныло пел самовар, лица у нас были печальные, даже Соня едва облизывала ложку из-под варенья.
- Иван Тихонович,- грустно промолвил Номер Первый,- последнюю ноченьку в Золотом Бору ночую, завтра в Любец собираюсь. Благодарю за гостеприимство.
- Не торопись,- отвечал хозяин,- через три дня покажу и сообщу "нечто". Советую остаться.
Словно бомба взорвалась невдалеке. Мы все вздрогнули, но даже переглянуться не решились.
- Коли так,- прохрипел Номер Первый,- я останусь.- Он тяжело откинулся на спинку дивана и, кажется, готов был упасть в обморок.
- А что это "нечто"? - высунулась Соня.
- Любопытному нос прищемили!-отрезал хозяин.
Соня вспыхнула и спряталась за самовар.
В течение последующих трех дней в Доме пионеров никто ничего не делал. Поход в Любец отменили, все кружки, все игры забросили. Изыскатели то взбегали по лестнице на вто
188
рой этаж, то с гусиным гоготом низвергались по перилам, то задумчиво расхаживали по коридору и сосредоточенно перешептывались. По три раза в день всем отрядом и поодиночке ребята прибегали к нашему крыльцу и, ничего не узнав, снова исчезали.
Мы, взрослые, к огорчению нашей хозяйки, от волнения даже обедать перестали. Один невозмутимый Ларюша по-прежнему пропадал все дни у Люси или на реке, а вечером уничтожал сразу два обеда и два ужина.
Накануне долгожданного третьего дня Иван Тихонович за вечерним чаем торжественно объявил:
- Завтра в полдень. Согласен и саранче показать. (Саранчой наш нелюдимый хозяин называл наших друзей-пионеров.) И чтобы порядок! - Он резко отрубил пальцем.
- Ну конечно! Будет полный порядок.
Утром нас ожидало столь поразительное зрелище, что мы все - Номер Первый, Ларюша и я с Соней - остолбенели в безмолвии.
Явился наш хозяин. И в каком неожиданно преображенном виде: одетый в старомодный черный сюртук, в ослепительно белую накрахмаленную рубашку с черным галстуком, гладко - до блеска волос - причесанный, гладко выбритый, только с маленькими усиками. Бывший "волосатик" предстал перед нами, поздоровался и пригласил пить чай. От него пахло нафталином и духами.