– Уже поздно, – неожиданно заныл Супонин. Ему стало больно от впившихся спицами в бок пальцев учителя. – Я хотел бы отправиться в свою спальню. Уже совсем ночь, и я не понимаю, куда мы идем!
– Ты боишься? – Теплый наклонился, заглядывая в глаза подростка. – Скажи, тебе страшно?
– Я не знаю… Мне непонятно то, что вы говорите… Вы больно сжимаете мой бок, и я не знаю, куда мы идем!..
– Хорошо! Дальше мы не пойдем. Мы остановимся здесь. В этом месте нас никто не увидит!
Гаврила Васильевич отпустил мальчика, посмотрел на луну и грустно вздохнул.
– Сейчас ты ощутишь себя слабым и беззащитным, как те девочки, которых ты любил. Ты испытаешь страх и ужас! – Глаза Теплого сверкнули лунным светом, он распахнул полу пиджака и вытащил из-под подкладки нож.
– Зачем вам нож?! – вскрикнул Супонин и заикал быстро и громко.
– Ну вот ты и боишься! Твое сердце стучит быстро-быстро, ноги подгибаются и руки дрожат. Ты ослабел. – Гаврила Васильевич стал медленно приближаться, сжимая в руке нож. – Сейчас я тебя убью.
– За что? – спросил Супонин, с ужасом глядя на приближающегося учителя.
– Я уже тебе все объяснил. Разве ты не понял?
– Нет.
– Ничего не поделаешь! – посетовал Теплый. – Уже нет времени объяснять тебе все заново.
– Пожалейте меня! – Супонин заплакал. – Я не хочу умирать.
– Никто не хочет умирать, – сказал Гаврила Васильевич и, коротко взмахнув ножом, перерезал подростку горло.
Супонин упал в пожухлую траву. С минуту он еще шевелил ногами и удивлялся кровавым пузырям, прущим из рассеченного горла. Через две минуты его юная душа, оторвавшись от всего земного, воспарила над телом, мельком огляделась и устремилась в бесконечные просторы, пытаясь изведать пути Господни.
Грянул гром, и, несмотря на поздний час, в ночном небе заполыхало огнем и закружило звезды в ошеломительной выси огненными струями Лазорихиево небо.
– Лазорихиево небо-о-о! – закричал Теплый. – Лазорихиево не-е-бо!..
Через час Гаврила Васильевич Теплый сидел в своей интернатской квартирке и неутомимо, одну страницу за другой, расшифровывал творение Елены Белецкой.
21
– В начале четвертого года чанчжоэйского летосчисления в город со стороны юго-запада въехал ослик, неутомимо тащивший за собой повозку с поклажей и ее хозяйкой, – читал Шаллер присланное Теплым продолжение чанчжоэйских летописей.
– Хозяйка являла собой молодую женщину в черных пыльных одеждах, с огромной печалью на лице и тоской, изогнувшей спину. Она сидела на чемодане с потрескавшейся от солнца кожей и без интереса разглядывала проплывающие мимо городские окрестности. Во взгляде женщины притаилась какая-то пустота и обреченность, которую можно было списать на то, что приезжая была беременна и живот ее находился на крайних сроках наполнения. Подъехав к главной городской площади, молодая женщина неожиданно потеряла сознание, а умный ослик, почувствовав это, остановился посреди мостовой и заорал во все горло.
– Иа-а! – кричал он, призывая на помощь. – Иа-а!" На крики животного из окон высунулись любопытные физиономии, а особо любознательные даже вышли наружу и скоро определили, что произошло неладное.
Послали за доктором Струве. Со своим неизменным саквояжем медик явился быстро и определил у приезжей родовые схватки. Женщину доставили в дом доктора Струве, где он раздел ее, обмыл тело водой и обмазал чресла йодом. Весь подготовительный этап роженица находилась в глубочайшем обмороке, не реагируя даже на пары нашатыря. Лишь инстинкт заставлял напрягаться ее бедра, а ступни ног уперлись в стену, стараясь сдвинуть ее с места.
– Ах, какой будет чудесный ребенок! – приговаривал доктор Струве, оглядывая огромный живот. – Богатырь готовится явиться на свет!
На помощь доктору пришла мадмуазель Бибигон, имеющая достаточный опыт в таких делах, сама познавшая всю нелегкость воспроизводства новой жизни. Она вскипятила воду, а затем долго что-то шептала на ухо роженице, стараясь привести ее в чувство. Наконец веки будущей матери дрогнули, она открыла глаза и огляделась.
– Где я? – спросила приезжая красивым, но очень печальным голосом.
– Все в порядке, милая! – сказала мадмуазель Бибигон, утирая своей пухлой ладошкой пот со лба роженицы. – Ты в надежных руках! Все произойдет наилучшим образом!
– Уж будьте покойны! – подтвердил доктор Струве. – Как вас зовут?
– Протуберана.
– Как, простите?
– Протуберана, – повторила роженица и вздрогнула от боли.
– Тужьтесь, милая, тужьтесь! – подбадривала мадмуазель Бибигон.
– Откуда вы родом? – поинтересовался доктор, натягивая перчатки.
– Ничего не помню! Не помню!..
– Такое бывает. Вот родите богатыря – и все вспомните.
Тело женщины дернулось в схватках, она засучила ногами по простыням, закатила глаза, и в ту же секунду отошли воды. Запахло осенним дождем.
– Началось! – проговорил доктор Струве и приблизил свое лицо к лону роженицы.
– Держите ей ноги!
Мамуазель Бибигон, однако, не подчинилась приказанию, а, находясь в изголовье, все поглаживала щеки будущей матери своими пухлыми пальчиками и приговаривала:
– Он сейчас появится на свет, первый раз вздохнет и начнет расти – сильным и смелым. Он будет твоей гордостью! Твой сын!
– Держите ей ноги! – повторил доктор Струве.
– Незачем! – резко ответила мадмуазель Бибигон. – Природа сама разберется, без чужого вмешательства!
Доктор поглядел на часы и покачал головой.
– Пора бы ребенку и появиться, – сказал он, стараясь заглянуть в самое нутро живота.
– Сейчас,сейчас.
Между тем тело роженицы сокращалось, как будто через нее пропускали ток. Губы ее высохли и стали похожи на печеную картошку, только что выбранную из золы.
Сосуды в глазах полопались, а из набухших грудей от напряжения сочилось молоко, стекая к животу.
– Не хочет выходить! – констатировал доктор Струве. – Вполне вероятно неправильное положение плода! – И он осторожно ввел правую руку в лоно. – Ничего не понимаю!
– Что такое? – заволновалась мадмуазель Бибигон.
– Никак не могу нащупать плод!
– Может быть, послед мешает?
– Странное дело, моя рука глубоко в матке, а плода нет!
– Не говорите глупостей!
– Да так и есть. Хотя постойте!..
– Ну?!
– Что-то нащупал, ужасно холодное!
Доктор Струве почти выдернул руку и посмотрел на нее, посиневшую, всю в инее.
– Господи! Что это?!
Тело роженицы еще раз вывернуло, она закричала и закусила до крови губы.
– Рожает! – громко сказала мадмуазель Бибигон и взяла в руки чистую пеленку.
В этот миг живот приезжей вздыбило, она вцепилась руками в матрас, опять закричала, и плод пошел.
То, что появилось из ее лона, привело в оцепенение как доктора Струве, так и мадмуазель Бибигон, которая только и сделала, что всплеснула руками и оттопырила нижнюю губу.
Незнакомка в нечеловеческих муках родила небольшой вихрь, который завис посреди комнаты, втягивая в свою воронку мелкие предметы. Вихрь постепенно дви– гался к стене, кружа своим нутром пинцет и сумочку мадмуазель Бибигон.
Затем воздушная воронка приблизилась к лицу роженицы, перебрала ее слипшиеся во– лосы, прошлась по грудям, втягивая в себя молочные струи, а затем резко метну лась к окну, с жутким грохотом выбила оконные рамы и устремилась в поднебесье.
– Где мой ребенок? – спросила Протуберана, слегка отдышавшись.
Доктор Струве и мадмуазель Бибигон переглянулись.
– У вас была, э-э, ложная беременность, – соврал доктор. – Но теперь все кончилось, и вы скоро придете в себя. Так, знаете ли, бывает..
– Не расстраивайтесь, милая! – поддержала доктора мадмуазель Бибигон. – Всяко в жизни бывает…