Генрих Иванович медленно приблизился к Елене, положил свои большие ладони ей на плечи, стал поглаживать их, с каждым разом все напористее, с моложавой страстью. Его пальцы проникли под выцветшее платье со стороны подмышек, слегка царапнувших его кожу порослью, ухватились за маленькие грудки, сжали мягкие соски…
Елена перестала завывать и просто сидела с чуть приоткрытым ртом, уставясь большими глазами в пустоту.
Генрих Иванович подхватил жену на руки и положил ее тут же, на ворох кленовых листьев, мумифицированных в своем многоцветий. Белецкая не сопротивлялась, но и никак не реагировала на ласки мужа, глядя на лунную половинку, повисшую между корявых яблоневых веток.
Шаллер задрал платье жены до самого подбородка и проник в ее бесцветное тело с напором молодого жеребчика…
Позже, сидя на веранде, хлебая липовый чай и просматривая газеты, полковник наткнулся на маленькую заметку в еженедельнике – Курьер", рассказывающую о странном пациенте доктора Струве. Молодой кореец обратился к врачу с жалобами на то, что у основания его черепа выросли перья, похожие на куриные. Доктор Струве не смог прокомментировать этот факт, ссылаясь на то, что науке такие прецеденты неизвестны.
Генрих Иванович отставил чашку с чаем и, сняв телефонный рожок, попросил телефонистку соединить его с г-ном Струве.
– Да мало ли чего с корейцами бывает, – сказал медик. – Это же корейцы – таинственный народ!.. Впрочем, факт так или иначе достойный любопытства!.. Как себя чувствует госпожа Елена?
– Спасибо.
– Старайтесь ее беречь! – И мысленно Струве добавил: – Для меня".
Все последующие дни Шаллер усиленно размышлял над тем, как так могло случиться, что его фамилия не фигурирует в списках Белецкой. У него подчас возникали любопытные теории, например, что он человек Вселенной и поэтому его душа не зафиксирована в мирских списках, а значится где-то в космических анналах. В такой момент к Генриху Ивановичу возвращалось спокойствие, и он подолгу играл двухпудовыми гирьками, подбрасывая их к потолку, а затем подставляя спину так, чтобы железяки приземлялись между лопаток.
Но иной раз полковник вдруг пугался, что его теории ошибочны, что это волюнтаризм жены лишил его фамилию права на существование в летописи или что он, Генрих Иванович Шаллер, вовсе не существует в этом мире, что он нечто сродни Летучему Голландцу: вроде видим, а на самом деле – оптический обман. В такие минуты, лелея свое депрессивное состояние, он уходил к китайскому бассейну и часами сидел в нем, словно кабан, загнанный в воду кусающимся гнусом.
В один из таких дней, напоенных меланхолией, около бассейна появился Джером.
Он сел на корточки возле самой головы Шаллера, покоящейся на бортике, и долгое время молча наблюдал, как минеральные пузырики щекочут тело полковника.
– Фигово? – спросил подросток, разглядывая гениталии Генриха Ивановича, искривленные слоем воды. Они казались мальчику втрое меньше обычного.
– Что? – спросил полковник.
– Плохое настроение?
– Ты давно здесь?
– Я?.. Минут пять сижу.
– Я не слышал.
Джером не спеша разделся и спустился в воду рядом с Шаллером.
– Никак не могут найти убийцу Супонина!
Генрих Иванович ничего не ответил.
– Тебе не скучно?
– Почему ты спрашиваешь? – удивился полковник.
– Потому что мне кажется, что тебе не скучно.
– Да, я не скучаю.
– Как ты думаешь, скучают ли животные?
– Право, не знаю.
– Я не спрашивал, знаешь или нет, мне интересно, что ты думаешь. Вот лоси, например?
– Думаю, что нет, – ответил Шаллер.
– И я так думаю. Грустить могут, а вот скучать – нет. Ты бы хотел стать лосем?
Генрих Иванович расхохотался так, что к противоположному бортику пошла волна от его сотрясающейся груди.
– Ты чего ржешь! – обиделся Джером. – Чего смешного!
– Прости меня, это я так! – сквозь смех отвечал полковник. – Лосем, говоришь!..
– Почему люди бывают иногда такими омерзительными?
– Прости!.. Ну а чего, можно и лосем… Лосем даже интересно!..
– Ты похож на борова! – сказал сердито Джером. – Тебе никогда не стать лосем!
– И, оттолкнувшись ногами от дна, поплыл по-собачьи на середину бассейна.
– Будешь тонуть, не спасу! – со смехом пригрозил Шаллер.
– Да пошел ты! – огрызнулся мальчик и, всем ртом хлебнув воды, заколотил руками по поверхности.
Полковник поймал его за ногу и притянул обратно к бортику:
– Не суетись.
–Чего хватаешься!
– Могу отпустить, – сказал Генрих Иванович и отпустил. Джером тут же пошел ко дну.
– Да ты меня утопишь! – закричал он, выныривая.
– Как котенка, – подтвердил полковник и слегка ткнул ладонью макушку Джерома, словно мячик.
Мальчик вновь погрузился под воду, а вынырнув, что есть мочи заорал:
– Да ты чего!!! Совсем озверел, боров проклятый!
– А ты не груби! – И вновь шлепок по голове, как по мячику…
Позже, когда мальчик окончательно отдышался, они беседовали, упершись спинами в стенку бассейна.
– Я не боюсь смерти, – говорил Джером.
– Потому что она далека от тебя, как… – Генрих Иванович запнулся. – Как Млечный Путь от Земли.
– Никто не знает, как далека от него смерть, – возразил Джером.
– Это – философия. Вероятность того, что ты проживешь намного дольше меня, гораздо выше, нежели та, что твоя смерть придет раньше моей.
– Ты ошибаешься.
– Почему?
– Ты же знаешь, кто убил Супонина?
– Тебя не убьют.
– Откуда такая уверенность?
– Потому что я не позволю этого.
– Ты самонадеян.
– Нет, я уверен.
– Ты зависишь от него?
– От кого?
– От убийцы.
– Ты чего-то ждешь от него. Он что-то делает для тебя. Я чувствую… И пока он не доделает этого, ты в его власти. Я прав?
– Ты не умрешь.
– Он недавно опять избил меня.
– За что?
– Ведь я убиваю кур. Пришел отец Гаврон и пожаловался на меня. Он меня и избил.
– Почему ты убиваешь кур?
– Честно?
– Хотелось бы.
– Понимаешь, я сам не знаю… Какое-то влечение… Я сам сначала боялся, что это нездоровое чувство. Но потом я представил, что убиваю кошку, собаку, человека… Ничего такого приятного… Только куры… Я их ненавижу!
Сворачиваешь голову – и облегчение…
– Поплаваем?
– Не хочется что-то… Ты знаешь, когда я сегодня пришел сюда, мне показалось, что в бассейне убывает вода. Видишь полоску темную на бортике?
– Вижу.
– В прошлый раз вода доходила до нее. Это ее след.
– Сухо. Вода и испаряется.
– А как твои женщины?
– Никак.
– Что, старый стал?
– Наверное.
Они некоторое время помолчали, щуря глаза от солнца.
– Кого он убьет следующего? – спросил Джером.
– С чего ты взял, что он будет убивать?
– Это ты ему ребра сломал?
– Было такое.
– В его глазах – желание…
Генрих Иванович ничего не ответил, выбрался из бассейна, растерся полотенцем, махнул Джерому рукой и пошел своей дорогой.
– Испаряется бассейн, – сказал Джером, глядя на полоску, свидетельницу предыдущего уровня…
26
Лизочка Мирова собиралась ложиться спать. Она сидела перед зеркалом в шелковом пеньюаре, подаренном ей г-ном Туманяном, и неторопливо расчесывала волосы. Она делала это уже сорок минут и размышляла подевичьи.
– Как все в жизни переплетено, – думала девушка. – Ах, какие витиеватости уготавливает судьба! Ждешь одного, а случается другое. И подчас это другое гораздо приятнее и лучше, нежели то, чего ты ждала. Причудлива жизнь!" Лизочка наконец отложила в сторону гребень, полюбовавшись пушистостью своих волос в зеркале, скинула с себя пеньюар, оставаясь в ночной рубашке, и легла в постель.
Генрих Иванович Шаллер ласкал ее на этой кровати. Здесь, в этой комнате, он сделал ей впервые больно, отобрав то, без чего девушка становится женщиной. В этой же комнате он причинил ей еще большую боль, отвергнув любовь.