– Смотрите, куры летят! – кричали погромщики. – Вот это диво!
– Да и черт с ними!
– Да пусть улетают к каким-нибудь французам!
– Но все-таки это чудо!
Через минуту куриный клин закрыл солнце, и наступило солнечное затмение. Кур было такое великое множество, и улетали они так долго, что после того как последняя тварь скрылась за горизонтом, наступила ночь…
33
Этой же ночью уезжал из города г-н Теплый. Все его пожитки уместились в картонный чемодан, на боку которого давно выцвела наклейка – Венский университет. Неся его легко в левой руке, правую он оберегал от всевозможных колебаний и сотрясений. Сломанные пальцы, перетянутые куском сукна, ныли и напоминали обо всех муках, перенесенных Гаврилой Васильевичем в этом городе.
Наклеечка с сохранившейся позолотой напоминала о днях юности, о студенческой скамье и мечтаниях о блестящем будущем.
– Был бы я сейчас специалистом по России при японском императоре, – думал славист. – Или переводчиком при герцоге Эдинбургском!.. Как бы тогда сложилась моя жизнь?" Теплый одернул себя.
– Зачем грезить о том, чего не случилось!" Гаврила Васильевич вспомнил об университетских друзьях.
– Где они сейчас? Так же ветрены и увлечены необыкновенными идеями? Или же все наоборот – остепенились, нарожали детей, читают обыкновенные книги?..
Интересно было бы поглядеть на них!.. – Теплый дотронулся больной рукой до груди, нащупывая в пиджаке пачку денег, присланную г-ном Шаллером. – А почему бы и не навестить товарищей? – подумал он. – Что мне мешает? Сяду в поезд и в Вену! Деньги у меня есть!" От одного только представления, от открытия, что он может через несколько дней, ну пускай через неделю, оказаться в самом сердце Европы, Гаврила Васильевич ошалел от радости. Он припрыгнул на дороге, взметая пыль, и почти побежал, как будто до цивилизации осталось всего лишь несколько шагов. Прыгая, он вспоминал венские улицы с их бесчисленными кафе, с запахами кофе и подогретых булочек с маслом.
– А Венская опера! – воскликнул учитель. – Ложи и балконы с прекрасными дамами!
Голова у Гаврилы Васильевича слегка кружилась, как от доброкачественного шампанского, и он то и дело произносил какую-нибудь фразу вслух:
– Гаудеамус игитур! – пропел он из студенческого гимна. – Только в спальном вагоне!.. Буду давать уроки!.. Буду расшифровывать старинные рукописи!..
Буду славен и богат!..
– А костюмчик на вас для покойника! – неожиданно услышал Гаврила Васильевич откуда-то сбоку.
От внезапности он споткнулся и чудом удержался на ногах. Лишь чемодан уронил в пыль.
– В таких костюмах обычно хоронят!.. Это я, Джером! Я справа от вас!
– Ах, это ты! – протянул славист, разглядев невысокую фигурку в стороне.
Настроение у него почему-то испортилось. – Чего тебе?
– Уезжаете?
– Уезжаю. А тебе что?
– Чего ж не попрощались?
Джером стоял в двух метрах от учителя. Если бы было чуть светлее, то можно было бы увидеть, что вся одежда мальчика, от воротника рубахи до ботинок, сплошь вымазана кровью. Глаза его блестели, как от болезни, он слегка дрожал то ли от возбуждения, то ли действительно от жара. А правую руку держал за спиной, сжимая какой-то предмет.
– Все-таки надо было попрощаться! – сказал Джером. – Столько времени вместе провели! Учитель и ученик!
– Извини, не успел.
– Ладно, прощаю… Куда едете?
– Пока не решил.
– Понятно… – Джером сделал шаг вперед. – Видели, как куры улетают?
– Видел.
– Вы туда же уезжаете?
– Куда? – не понял Теплый.
– Ну, куда куры летят.
– А куда они летят?
– Вот и я вас спрашиваю, куда это они упорхнули?
Теплый наклонился и поднял из пыли чемодан.
– Слушай, у меня так мало времени! – сказал он. – Ты меня прости! Не поминай лихом и все такое! – И пошел.
– А я никому не говорил, что вы Супонина с Бибиковым замучили! – Джером шагнул следом. – Только одному человеку намекнул.
Славист вздрогнул и остановился.
– Какому человеку?
– Сами знаете.
– Кто же это?
– Подумайте.
Гаврила Васильевич обозлился:
– Какому человеку, я спрашиваю!
– Сами догадайтесь!
Теплый поглядел по сторонам – нет ли за ним погони. Удостоверившись, что дорога пуста, учитель опустил чемодан на землю. Выбралась на небо луна, делая дорожную пыль почти белой, и у чемодана появилась тень.
– Подойди ближе, – попросил славист.
– Зачем? – удивился Джером.
– Я хочу с тобой поговорить.
– А разве вы меня отсюда не слышите?
– Все-таки подойди ближе.
– Ну хорошо.
Джером подошел к Гавриле Васильевичу почти вплотную и стал смотреть на него снизу вверх, по-прежнему держа правую руку за спиной.
– Чего?
– Кому ты рассказал о своих догадках?
– Разве это важно?.. Вы уезжаете… Погони за вами нет. Просто интересуетесь из любопытства?
– Ты правду мне говоришь?
– Я вас когда-нибудь обманывал?
Гаврила Васильевич еще раз коротко оглядел окрестности, затем схватил здоровой рукой мальчика за горло и стал душить его, комкая кадык тонкими паль– цами.
– Глупец! – шипел он, брызгая слюной. – Я дал тебе шанс остаться на этом свете! Придурок!
Теплый извивался всем телом, стараясь вложить в здоровую руку как можно больше силы. При этом он не забывал глядеть в глаза Джерома, стараясь насладиться предсмертным страхом подростка.
– Тебе не надо было говорить, что ты обо всем догадался! – шептал Гаврила Васильевич. – А теперь придется умирать в жутком страхе!
Но мальчик не был напуган. Он чувствовал на горле сухую клешню, отчаянно задыхался, но не боялся…
–Страшно тебе?!
Нужный момент наступил тогда, когда Джером понял, что оттяни он еще мгновение – будет поздно. Язык просился изо рта, ни вдохнуть, ни выдохнуть не было возможности. Джером высвободил из-за спины правую Руку, сжимавшую самострел, направил ствол в Теплого и выстрелил. Он попал учителю в ляжку, в мягкое место возле самого паха.
Гаврила Васильевич еще мгновение сжимал горло мальчика, затем хватка ослабла, он вдруг осознал, что в него выстрелили, понял, в какое место попали, ощутил жгучую боль, нога подломилась, и Теплый с удивлением рухнул в пыль.
– Ну что, господин учитель! – растирая шею, произнес Джером. – Ситуация изменилась. Не правда ли?
Из пулевого отверстия небольшим фонтанчиком била кровь. Славист пытался зажать рану большим пальцем, но штанина все равно быстро намокала.
– Рана пустяковая! – продолжал Джером. – Единственная опасность от нее – кровопотеря. Так в ваших атласах написано. Но и от потери крови можно умереть!
– Ты в меня выстрелил! – изумился Теплый.
– Так точно.
– Ты меня ранил!
– Правда.
– Зачем ты это сделал?!
– Я хочу, чтобы вы испытали страх, – ответил Джером и, взведя курок самострела, направил дуло в глаз учителя. – Сейчас я выстрелю в вас еще раз.
Дробь пробьет роговую оболочку глаза, взорвет зрачок, и белок выплеснется вам на щеку. Возможно, сразу вы не умрете, но я выстрелю еще раз – во второй глаз.
– Ты что! – отшатнулся Теплый. Его спина уперлась в чемодан с венской наклейкой, он вздрогнул всем телом и заколотил здоровой рукой по колену. – Ты не должен этого делать! Ты не можешь этого сделать!
– Почему?
– Потому то ты еще ребенок! Ты не получишь от этого удовольствия!
– Я получу удовлетворение, – пояснил Джером и приблизил дуло самострела к лицу учителя.
– А-а-а! – закричал Теплый так, что, казалось, задергалась в небесах луна. – Да что же это такое! Что же это меня все мучают! Дайте же мне в конце концов убраться из этого проклятого города на все четыре стороны! Не надо меня мучи-и-и-ть!!!
На исходе последнего крика Гаврилы Васильевича послышалось тарахтенье автомобиля. В глазах Теплого образовалась надежда, он пополз навстречу шуму, воодушевленно шепча:
– Возьмите меня!.. Возьмите!..