Вдобавок теперь уже не осталось сомнений: она тащила его к террариуму. Прямо перед ними был вход. Максим инстинктивно подался назад. Президент же выпустил его штанину и подбежал к двери, подпрыгивая от восторга. Его лохматая рука взялась за тяжелый засов. Максиму стало не по себе, эта обезьяна знала, что нужно делать.
— Эй, что это значит, немедленно перестань! — закричал он, стараясь при этом жестикулировать как можно выразительнее. — Глупое животное, кто тебе сказал, что я хочу туда попасть? Мне это вовсе не нужно! Понимаешь? Я не собираюсь туда входить! Я там ничего не забыл!
Президент все еще любовно водил рукой по засову, но, как видно, энтузиазм его несколько поиссяк, он в нерешительности смотрел на Максима и издавал какие-то жалобно-просительные звуки.
— Ну вот что, — сказал Максим, чувствуя, что пора нанести последний, сокрушительный удар, и повернулся к нему спиной, показывая, что уходит. — Ты как себе хочешь, а я в этом не участвую. Я собираюсь еще немного пожить… Видишь, я ухожу!
Президент с очевидной неохотой отпустил дверь и подался за ним, уныло волоча руки по земле; он был похож на ребенка, которому не дали пошалить.
— Так-то лучше, — уже мягче заметил Максим, хотя воспоминание о волосатой руке, готовящейся сдвинуть засов, было еще свежо, и он не попадал зубом на зуб. — Надеюсь, что в следующий раз, когда нечто подобное придет тебе в голову, меня рядом не будет.
Завтрак начался как обычно. Дядюшка увлеченно рассказывал разные истории о том, как они с Чаном лазили по горам, Максим делал вид, что слушает, Аша не глядя в его сторону подавала на стол. Сегодня его уже в меньшей степени волновало, станет ли тот о чем-то расспрашивать или нет, в конце концов, это его дело, и точка. Он-то даже в выигрыше: меньше придется лгать.
Под конец завтрака дядюшка сказал:
— Надеюсь, ты еще не успел у нас соскучиться. Чан уехал в город за продуктами и еще с кое-какими поручениями, которые я ему дал. Когда он вернется, то непременно сводит тебя в террариум. Он его настоящая слабость. Чан уделяет ему очень много внимания. И, между прочим, не напрасно. Уверяю тебя, там есть на что посмотреть.
Дядюшка вытер губы салфеткой и встал из-за стола, опираясь на трость. Максим же снова почувствовал слабость в коленях. Но возразить дядюшке на этот раз было бы слишком рискованно. Отказаться, значило выказать пренебрежение, как-никак, предметом его гордости.
— Если понадоблюсь, я — наверху, — добавил дядюшка.
«Наверху» означало, что его следует искать либо в панорамном зале, либо, скорее всего, в библиотеке, где он проводил бòльшую часть своего времени.
Максим побродил вдоль берега, побывал на том месте, где видел сегодня Ашу, затосковал и вернулся в дом.
Аша убирала в его комнате. Едва он вошел, оба сразу почувствовали неловкость. Он спрашивал себя, отчего. Дядюшка работал наверху, Чан уехал, а она на положении горничной в его комнате. Ну, она — еще можно понять, а с ним-то что? Почему ему должно быть неловко застать хорошенькую горничную в собственной комнате, в то время, как больше никого нет поблизости? И как ему в этом случае поступить, уйти или остаться?
— Извините сэр, — сказала она, растерянно опустив глаза, — но я должна убирать в вашей комнате каждое утро. Это входит в мои обязанности. Я не ожидала, что вы так быстро вернетесь.
— Ничего, все в порядке, — промямлил он, после ее оправданий и ему будто бы стало легче, но он все равно не знал, как себя следует повести в таком случае.
— Если вы позволите, мне еще недолго осталось. Я скоро закончу.
— Да, конечно.
Он еще немного потоптался на месте, и вышел за порог, тут же ругая себя за то, что так по-глупому поступил, когда можно же было завести ненавязчивый разговор, преподнести парочку улыбчивых комплиментов, ну и так далее. Одно слово: разиня!
У стены в огромной гостиной стоял проигрыватель хоть и не новейшей модели, но все равно высокого класса, с автоматическим управлением, отдельным усилителем и высококачественной акустикой. Наверху — видео, здесь — проигрыватель с автоматикой. Максим видел, как скрепя сердце дядюшка позволял современной технике вторгаться в его размеренную жизнь. Он извлек из ячейки первую попавшуюся пластинку, взглянул на содержание: Робертино Лоретти. Взял наугад еще одну: Глэнн Миллер. Музыка пятидесятых годов…
Он открыл проигрыватель и вложил пластинку. Зазвучала сентиментальная мелодия послевоенного времени. Когда-то чопорные молодые пары танцевали под нее в каком-нибудь клубе со стульями, убранными под стену, при ярком освещении, галантно поддерживая друг друга — и это было последним криком моды! Однако все это его завораживало. Неужто он такой же чопорный, как они, подумал он, подразумевая скорее то, как повел себя с Ашей.