— Большой художник выйдет из Александра Герасимова, — определил он когда-то.
Молодые художники нередко приносили на суд Гиляровскому свои работы. Как-то пришло их несколько человек, в том числе Г. П. Гольц, ставший впоследствии академиком архитектуры, и Н. М. Лобанов, один из ведущих художников по оформлению книги. В это время у В. А. Гиляровского находился В. М. Васнецов. Виктор Михайлович тоже принял участие в просмотре работ.
Осмотрев картины молодежи и сделав кое-какие замечания, он сказал: «Не мудрите, не увлекайтесь новыми течениями, всякими „бубнами“ и „ослиными хвостиками“[5], старайтесь хорошо передать природу, передать то, что видит ваш глаз, и это будет великим достижением».
Как-то я заглянул к В. А. Гиляровскому в кабинет и увидел у него на письменном столе, заваленном рукописями, необыкновенную железную чернильницу.
— Что это за чудесное произведение? — вырвалось у меня.
Писатель ответил:
— Пришлось мне когда-то сделать доброе дело рабочему Путиловского завода, и он, в благодарность за это, смастерил для меня эту чернильницу. Вчера проездом из Питера через Москву он заходил и занес.
— Много усердия и труда положил, — ответил я.
— Нравится она тебе?
— Очень… исключительный прибор.
— С удовольствием дарю тебе эту редкость, — неожиданно для меня сказал он.
Мне ничего не оставалось делать, как только сказать спасибо.
— Пожалуйста, вступай во владение своей собственностью, тащи к себе.
Эта железная памятка хранится у меня до сих пор. Доска чернильницы держится на четырех ножках и имеет размер 17X31 сантиметр; в правом переднем углу ее ввинчены тиски, в левом — наковальня, позади них две восьмигранные чернильницы, в левом заднем углу — щитки для коробки спичек, в центре — приспособление для хранения ручек и карандашей. Чернильница вся на винтах и может быть легко разобрана на составные части.
Устроив этот подарок у себя на письменном столе, я наполнил восьмигранные сосуды чернилами и по первоначальному наброску быстро написал рассказ «В дороге к солнцу».
Прошло немного времени, и я собрался пойти в редакцию узнать о судьбе своего рассказа «В дороге к солнцу». В рассказе шла речь об освобождении солдатом конвойной команды важного политического заключенного с этапного пункта. Я опасался, что цензура запретит рассказ. Редакция журнала помещалась тогда в Леонтьевском переулке, теперь улица Станиславского.
Поднимаюсь на третий этаж. Вижу — сверху спускается писатель Низовой. Мы встретились на площадке.
— Несете нам что-нибудь? — спросил Павел Георгиевич.
— Нет, хочу узнать, как чувствуют себя раньше принесенные вам материалы.
— Идемте, я вам все расскажу.
Мы спускаемся вниз.
— Недавно у нас проводилась читка полученных рукописей, в том числе и вашей. По прочтении редакция в полном составе постановила — расцеловать вас за этот рассказ.
— Приятно.
— Вам везет.
— Заслуженно? — Ясно.
На улице Низовой спросил:
— Почему вы подписываетесь Н. Столешников?
— Живу в Столешниках, по географическому признаку и подписываюсь. Да мне под своей фамилией печататься и неудобно.
Он удивился. Я разъяснил:
— Шлиссельбуржец Н. А. Морозов много печатается, неэтично было бы с моей стороны дублировать его подпись.
— Я вам вот почему говорю: в одной из редакций я слышал такой разговор: «Вы не знаете, кто такой Н. Столешников?» — спросил один. Другой ответил: «Это — Гиляровский, он живет в Столешниковом переулке и изредка так подписывается». Вы содействуете славе дяди Гиляя, — пошутил Низовой. Я расхохотался.
Владимир Алексеевич живо интересовался моими литературными делами. Как-то я сказал ему, что не знаю, куда послать свой большой рассказ «Чернильная команда»: для еженедельного журнала он велик, а в ежемесячник послать опасаюсь — не выдержит испытания. Он попросил дать ему рукопись.
Помню, появился в продаже альманах «Энергия». Я заинтересовался им, ознакомился с содержанием и решил послать туда свой рассказ. Редактором альманаха был А. В. Амфитеатров, рукопись следовало посылать в Италию, в Сорренто.
Перед отправкой я попросил почитать ее Марию Ивановну, а потом показать Владимиру Алексеевичу.
На другой день Мария Ивановна сказала:
— Прочитала, мне понравилось, передала Гиляю, иди к нему.
Вхожу в кабинет. Гиляровский, расположившись на диване, читает мою рукопись.
— Хорошо у тебя сказано про военных писарей: «За царя и отечество чернила проливают», — сказал он, увидев меня. — Остра реплика букиниста по адресу подозрительного покупателя: «Тебе, я вижу, не книга нужна, а путеводитель по чужим квартирам». Скажи, — спросил он, — а кто этот человек, который умышленно заразил женщину?