Д. И. Менделеев и А. М. Кованько сели в корзину. Но тут выяснилось, что намоченный моросившим дождем шар не сможет поднять обоих аэронавтов. Тогда поручик Кованько выпрыгнул из корзины и шар рвануло кверху. Раздались крики «ура!».
Шар с Д. И. Менделеевым исчезает в облаках. Стало холодно и жутко. Каркают вороны, низко летая над землей. С некоторыми из московских женщин делается дурно.
Так было.
Через двадцать пять лет картина совсем иная. Поручик Кованько уже седобородый генерал и с 1912 года — начальник офицерской воздухоплавательной школы. Наши аэропланы уже участвуют на маневрах в ряде военных округов.
В. А. Гиляровский обратился к Кованько с просьбой дать материал для журнала. Генерал прислал статью «Воздушный флот», в которой обрисовал постановку летного дела в Германии и Франции.
В числе прочих сотрудников в журнале приняли участие авиатор Б. С. Масленников, Н. В. Гиляровская, В. М. Лобанов и другие. В. А. Гиляровский просил и меня написать статью о прошлом воздухоплавания.
Содержание журнала охватывало много всяких вопросов по авиации и в целом было одобрено комитетом.
Мероприятия по сбору средств на воздушный флот дали свои результаты. Представители крупных промышленных фирм жертвовали по аэроплану, некоторые члены комитета собирали крупные суммы в своей среде, один из них собрал сорок тысяч. Крупные суммы поступали от устроенного комитетом кружечного сбора в Москве и вечера, от богатых фирм за массу напечатанных в журнале реклам и из других источников.
В результате в 1913 году Россия заняла по воздушным силам второе место в мире и напрягала усилия к тому, чтобы догнать и перегнать в этой области западные государства.
ЛЕТОПИСЕЦ СТАРОЙ МОСКВЫ
Октябрьская революция сдвинула шестую часть мира с точек застоя и вдохновила трудящихся на строительство новой жизни.
Зажгла она новым светом и душу В. А. Гиляровского.
— Октябрь развязал мне язык, — говорил Владимир Алексеевич.
Как участник первой мировой войны, я работал в последнее время по эвакуации раненых в управлении санчасти армии Западного фронта и на ту же работу в 1918 году в разгаре гражданской войны был переведен в Главсанупр Наркомздрава. Я снова, как и после солдатчины, поселился у В. А. Гиляровского на время, пока не обзавелся семьей. Жизнь пошла по-прежнему. Однажды, после занятий, я зашел к Владимиру Алексеевичу в кабинет и застал его работающим за письменным столом. Огромный стол был по обыкновению завален ворохами всяких литературных материалов, писатель сосредоточенно просматривал какую-то рукопись, притулившись с краешка стола.
При моем появлении он оживился, оторвался от работы, сбросил пенсне и усадил меня около себя. Заговорили о том, о сем, а потом он сказал:
— Хорошо, что ты зашел, есть о чем поговорить. — Он достал из кармана свою любимую серебряную табакерку и, поглаживая ее в руках, продолжал:
— Рвусь работать, всяких тем в голове крутится пропасть, больше всего занимает книга о Москве и ее людях, книга сложная, а с чего ее начать, в какой последовательности продолжать — не знаю. Намечаешь то один материал, то другой, но все не удовлетворяет. Наконец, не ясно: какое содержание в целом должно в нее войти?
К такому большому разговору я не был подготовлен.
— Вопрос серьезный, Владимир Алексеевич, — отвечаю, — потому что задача у вас сложная.
— У меня мысль блеснула… — Он хотел было сказать, какая у него мысль блеснула, но, поднявшись со стула, предложил пойти за ним. Мы через столовую вышли на балкон, единственный тогда в Столешниках.
— Наш переулок — центр Москвы, — сказал он. — У меня вот какая блеснула мысль. — Он показал рукой на дом Моссовета. — Сначала приступить к описанию правой стороны центра, описывать все подряд, начинал от Петровки до Арбата и дальше, а потом, — он указал по направлению к Петровским линиям, — описывать левую, начиная от Неглинки и уходя вглубь. В следующую очередь пойдут Замоскворечье и окраины. Мне кажется, теперь у меня работа пойдет спорее, — заключил Владимир Алексеевич.
— И я так думаю. Вы разбиваете Москву на квадраты, на какие-то точки и будете мысленным хожалым по Москве, будете запечатлевать самое яркое, примечательное из того, что сохранилось в вашей памяти, в записях, материалах. Думается, трудно придумать какую-нибудь другую систему на замену этой. По точкам работать куда легче, в этих условиях ничто не ускользнет из вашего поля зрения.