Дура-Агашка ничего не скажет. Хвастан ударил со спины, а потом ещё и голову отсёк для верности. Нечего к священникам на исповедь напрашиваться, нечего его, Хвастана, этим пугать!
Страшно было — ужас как страшно! Но девка виновата сама. Вначале на шею вешалась, а потом вдруг заартачилась. Замуж она хочет, ишь ты! Могла бы понять, что ему, почтенному горожанину из хорошего рода Киворов, не пара дочка пьянчуги-лесоруба!
— Ты сама во всём… — булькнул парень внезапно поднявшемуся с земли призраку. И лишь затем начал хватать ртом воздух и некрасиво икать.
Призрак был красив и печален. Казалось, смерть придала Агашке Плесь утончённости. Правой рукой девушка прикрывала живот, в левой же покоилась голова. Распущенные волосы мели дорожную пыль.
— Чем же провинилась я перед тобой, любый? — из мёртвых глаз закапали слёзы, серебряной дымкой развеиваясь в стылом ночном воздухе.
— Сама… ты сама! — завизжал младший писарь, отскакивая назад. Увы, там была стена скобяной лавки. Чувствительно приложившись копчиком, Хвастан, казалось, обрёл второе дыхание. — Уходи… кыш, кыш, проклятая девка! Убирайся в Чёрную Даль, тебе там место!
— Ребёнка тоже в Чёрную Даль погонишь, любый? — призрак побледнел, но и не думал сдаваться. — Душу невинную зачем убил?
— Я тебе деньги совал, дура! Сама не взяла! И только посмей подойти к моей невесте или её отцу — ещё раз убью! Сто раз убью!
— Полагаю, довольно, — холодный голос Роннена Крима казался абсолютно неуместным, однако призрак застыл, словно лишился и тех жалких остатков жизни, что его поддерживали. — Всё ли вы слышали, почтеннейшие?
Запинающийся хор голосов, в котором Хвастан узнал и бас бургомистра, и скрипучий тенорок собственного начальника, подтвердил: да, слышали. Всё.
Этого не может быть!
— Достаточно ли слов, услышанных вами, дабы обвинить сего юношу?
— О, да!
— Вполне…
— Несомненно! — а это голос господина судьи. И он здесь?
— Тогда я беру этого юношу под стражу. Иана, убирай фантом.
С тихим шелестом призрак развеялся, полыхнув напоследок зелёными искрами. Вперёд выступили дюжие стражники. Хвастан затравленно огляделся, дёрнулся бежать, но вислоусый молодчик заступил ему дорогу, и парень поник.
— Выпендрёжница. Тебе не красота нужна была, а достоверность, — шепнул начальник стражи магичке. Та пожала плечами.
— А это не я, Роннен. Такой Агашку видел убийца. И так он себе представлял мстителя из Дали. Твои эликсиры действуют на сознание того, кого опоили, не на моё.
Господин начальник стражи кивнул, вспомнив добротное пиво, которым магичка угостила всех младших писарей. Лично налила, не побрезговала. Покачал головой, задумчиво вздохнул:
— Почему же убил красавицу?
— Думаю, потому что богатство красивей.
Шиммель Гернзон видел в этой жизни многое. Даже на войну по молодости сходил. В обозе, правда, но кому, по-вашему, трупы доводится зарывать? Вот то-то же.
Происходящее старому Шиммелю не нравилось. И особенно ему не понравилось, когда судья отстранился от дела, провозгласив: «Пусть убийцу судит народ!»
Народ был хмур, зол и с утра пьян. Фенон Плесь рычал непристойности, и его слушали. Мельник Ивося принёс дрын. Идея пришлась по вкусу, и скоро палками, топорами и засапожными ножами похвалялись многие.
Толпа требовала выдать Хвастана. Горячие головы предложили пустить Киворам на двор красного петуха, но на подступах к дому пьяных мужиков встретили стражники и магичка, тут же напустившая на бедолаг заклятье протрезвления. Антипохмельное заклятье Иана то ли забыла наложить, то ли силы не хватило… Пришлось снова идти в кабак.
Старый Шиммель любил свой город. Но сегодня друзья, знакомые и собутыльники представлялись ему уродливым зверем. Зверь хотел крови.
Город хотел растерзать убийцу.
Шиммель Гернзон не вышел бы на улицу — но выволокли, потащили к ратуше, что-то радостно и злобно горланя. Толпа уже знала, кто открыл Роннену Криму имя убийцы. «Герой ты, красильщик! — горланил Шиммелю в ухо Ивося. — А ну, ещё кого-нибудь выведи на чистую воду! Вот кто у меня прошлого месяца ажно семнадцать медяков стащил? А ну, отвечай! Не покрывай злодеев!» Старый Гернзон отворачивался от бьющего в нос сивушного духа, хмуро молчал. Затем Ивося куда-то исчез: видать, толпа оттёрла.
Бургомистр на крыльце ратуши втолковывал что-то трясущимися губами Роннену Криму. «Лучше для всех», — уловил Шиммель. Начальник стражи кривил губы в холодной усмешке. Глаза его были пусты.