Любой маньяк скажет вам, что начал убивать из-за пресловутой внутренней пустоты. Отнимая чужую жизнь, он пытается заполнить ей свою персональную черную дыру. Со мной же дела обстоят с точностью до наоборот. Отправляя кого-то на тот свет, я делаю этот мир чуть менее живым, чуть менее ярким и раздражающим. Его слишком много у меня внутри. Я переполнен. Это действует на нервы.
Солнце кипело, плевалось золотыми брызгами, прыгало зайчиками по стенам кабинета. Солнце рвалось сквозь оконное стекло, толкало меня в спину, выпроваживая из этого мира, как крайне неудобный элемент. И я был этому рад. Я ненавидел его горячее золото. Потому что теперь мне было, с чем сравнивать.
Хёль встретил меня холодной, но сухой поземкой. Снег – не снег, пепел – не пепел… Прекрасный мертвый мир, тихий и пустой до гулкости, до звона в ушах. Успокаивающий…
Я закрыл глаза и несколько секунд просто дышал полной грудью. Вдыхал густой, апатичный воздух Хёля и выдыхал жиденькую нервозность своего родного мира. Крайне бедная на кислород атмосфера не слишком-то подходила для людей. Но мне это нравилось. Холодное серебро окутывало меня, убаюкивало, уговаривая остаться, никуда больше не спешить, ничего не хотеть.
Когда-нибудь, Хёль. Надеюсь, что очень скоро.
Я набрал в грудь побольше воздуха, открыл глаза и пригляделся, различив в сером мельтешении узкую кровавую тропинку. Если ты сможешь надолго задержать дыхание, то этот мир уступит тебе, не будет давить и слишком уговаривать. Он возьмет паузу, будет просто наблюдать.
Электроника тут летит только так, батареи разряжаются в разы быстрее обычного, а люди смертельно устают. Холодное серебро беспощадно. Но я умею договариваться. Даже с целым миром. Особенно с миром-маньяком. Мы отлично понимаем друг друга.
Лемуры впереди уже развернули врата, толкая своего подранка в родное пространство. Я нагнал их в три прыжка, рубанул одного вдоль позвоночника. Он забавно булькнул в ответ и распался на почти одинаковые половинки. Кровь брызнула мне на лицо, я инстинктивно отвернулся, но перед этим еще раз замахнулся хлыстом. Бил вслепую, но по звукам понял, что достал и второго. Смахнув с ресниц густые капли, я посмотрел бьющемуся в конвульсиях лемуру прямо в глаза. О, этот сладкий момент… В Хёле он был еще слаще. Тут смерть воспринималась как что-то очень правильное, истинное. Лемур сжимал в ладони маячок, пытался спрятать его под себя, неуклюже выворачивая волосатую руку. Совсем уж глупое действие. Я отсек его кисть, выцарапал из скрюченных пальцев миниатюрную ракушку. Подранка трогать не стал, дал ему уйти. Пусть расскажет там своим. Глядишь, месть какую мне придумают.
Серый пепел-снег молча падал к моим ногам, размазывался чернотой в лужах крови, присыпал трупы погребальным саваном. Все было так правильно и даже немного торжественно. Я выдохнул, размялся и расфокусировал взгляд, рассеял его по циклопическим постройкам на горизонте. Сомневаться не приходилось – когда-то здесь жили могущественные, практически всесильные существа. От чего умерли – непонятно. А может, и не умерли, ушли просто. Хотя, думаю, все же умерли. Да так основательно, что утащили с собой в небытие еще и кусок реальности, проделали брешь в своем мире. Вот и утекает куда-то вся энергия, час-полтора тут пробудешь – и скопытишься, пожалуй, без соответствующей экипировки. Даже физические законы тут перекошены. А как еще объяснить несметное количество артефактов?
Врата рябили, выделяясь даже на сером фоне. Стоило бы свернуть их, положить маячок за пазуху. Вот только пока я не мог себе этого позволить. Я не мог сбежать и начать потакать своим желаниям. Я все еще был ущербен. Для начала нужно было разобраться именно с этим.
Ракушку передатчика я зарыл в пепел прямо у тел, поставив в перманентный режим. Теперь с той стороны – лезь, не хочу. А именно это мне и нужно. И лучше, чтобы вызовы из Периметра мне шли каждый день. Сорок один чертов день.