Если до морян всего улова с острова не свезут, так и остается рыба зимовать в деревянных сквозных сараях просоленными штабелями.
В суровые зимы, когда мерзнет море от залива Чернышева до самого Барса, раздолье чекалкам. Бегут по льду на остров, нажираются соленого усача или сазана до того, что, не сходя с места, дохнут.
И тогда, вернувшись весной, когда взломает ледяную корку Сыр-Дарья желтой глиной половодья, не находят рыбалки ничего из брошенного осенью засола.
Ревут, катаются по морю моряны с ноября по февраль. А в остальное время изредка только налетают штормики, а летом стоит Арал недвижным – драгоценное зеркало.
Скучное море Арал.
Одна радость у Арала – синь-цвет, необычайный.
Синева глубокая, бархатная, сапфирами переливается.
Во всех географиях это отмечено.
Рассчитывал комиссар, отправляя Марютку и поручика, что в ближайшую неделю надо ждать тихой погоды. И киргизы по стародавним приметам своим то же говорили.
Потому и пошел бот с Марюткой, поручиком и двумя ребятами, привычными к водяному шаткому промыслу, Семянным и Вяхирем, на Казалинск морским путем.
Радостно вспучивал залатанный парус, шелестящий волной, ровный бриз. Сонливо скрипел в петлях руль, и закипала у борта густая масляная пена.
Развязала Марютка совсем поручиковы руки – некуда бежать человеку с лодки, – и сидел Говоруха-Отрок вперемежку с Семянным и Вяхирем на шкотах.
Сам себя в плен вез.
А когда отдавал шкоты красноармейцам, лежал на дне, прикрывшись кошмой, улыбался чему-то, мыслям своим тайным, поручичьим, никому, кроме него, не ведомым.
Этим беспокоил Марютку.
«И чего ему хихиньки все время? Хоть на сласть бы ехал, в свой дом. А то один конец – допросят в штабе и в переделку. Дурья голова, шалый!»
Но поручик продолжал улыбаться, не зная Марюткиной думы.
Не вытерпела Марютка, заговорила:
– Ты где к воде приобык-то?
Ответил Говоруха-Отрок, подумав:
– В Петербурге… Яхта у меня своя была… Большая. По взморью ходил.
– Какая яхта?
– Судно такое… парусное.
– От-то ж! Да я яхту, чай, не хуже тебя знаю. У буржуев в клубе в Астрахани насмотрелась. Там их гибель была. Все белые, высокие да ладные, словно лебеди. Я не про то спрашиваю. Прозывалась как?
– «Нелли».
– Это что ж за имя такое?
– Сестру мою так звали. В честь ее и яхта.
– Такого и имени христианского негу.
– Елена… А Нелли по-английски.
Марютка замолчала, посмотрела на белое солнце, изливавшееся холодным блистающим медом. Оно сползало вниз, к бархатной синей воде.
Заговорила опять:
– Вода! Чистая синь в ей. В Каспицком зеленя, а тут, поди ж ты, до чего сине!
Поручик ответил как будто в себя и для себя:
– По шкале Фореля приближается к третьему номеру.
– Чего? – беспокойно повернулась Марютка.
– Это я про себя. О воде. В гидрографии читал, что в этом море очень яркий синий цвет воды. Ученый Форель составил таблицу оттенков морской воды. Самая синяя в Тихом океане. А здешняя приближается по этой таблице к третьему номеру.
Марютка полузакрыла глаза, как будто хотела представить себе таблицу Фореля, раскрашенную разными тонами синевы.
– Здорово синя, приравнять даже трудно. Синя, как… – Она открыла глаза и внезапно остановила желтые кошачьи зрачки свои на ультрамариновых шариках поручика. Дернулась вперед, вздрогнула всем телом, будто открыв необычайное, раскрыла изумленно губы. Прошептала: – Мать ты моя!.. Зенки-то у тебя – точь-в-точь как синь-вода! А я гляжу, что в их такое знаемое, рыбья холера!
Поручик молчал.
Оранжевая кровь пролилась по горизонту. Вода вдали сверкала чернильными отблесками. Потянуло ледяным холодком.
– С востоку тянет, – заворошился Семянный, кутаясь в обрывки шинели.
– Моряна бы не вдарила, – отозвался Вяхирь.
– Ни черта. Часа два пропрем еще – Барсу видать будя. Чо ветер, – там заночевам.
Смолкли. Бот начало подергивать на потемневших свинцовых гребнях.
По сизо-черному мохнатому небу протянулись узкие облачные полоски.
– Так и есть. Моряна прет.
– Должно, скоро Барсу откроем. Слева на пеленге должна быть. Клятое место тая Барса. Со всех боков песок, хоть ты лопни! Одни ветра воют… Трави, стерва, шкоты трави! Это тебе не помочи генеральские!
Поручик не успел вовремя вытравить шкот. Бот резнул воду бортом, и потоком пены хлестнуло по лицам.
– Да я тут при чем? Марья Филатовна на руле зевнула.
– Это я-то зевнула? Опомнись, рыбья холера! С пяти годов на рулю сидю!
Волны нагоняли сзади высокие, черные, похожие на драконьи хребты, хватали за борты шипящими челюстями.
– Эх-эх, мать!.. Скорей бы до Барсы добраться. Темно, не видать ничего.
Вяхирь вгляделся влево. Крикнул радостно, звонко:
– Есть. Вона она, сволочь!
Сквозь брызги и муть замаячила низкая белеющая полоса.
– Правь к берегу, – зыкнул Семянный, – дай бог дойти!
С треском поддало корму, протяжно застонали шпангоуты. Гребень обрушился на бот, налив по щиколотки воды.
– Черпай воду! – визгнула, вскочив, Марютка.
– Черпай?.. Черпака, черт, ма!
– Хвуражками!
Семянный и Вяхирь сорвали папахи, лихорадочно выбрасывали воду.
Поручик мгновение колебался. Снял свою меховую финку и бросился на помощь.
Белая низкая полоса наплывала на бот, становилась плоским, припушенным снежком берегом. Он был еще белее от кипевшей там пены.
Ветер бесился псиным воем, взбрасывал все выше колеблющиеся плескучие холмы.
Бешеным налетом бросился в парус, вздыбил его беременное брюхо, рванул.
Старая холстина лопнула с пушечным гулом.
Семянный и Вяхирь метнулись к мачте.
– Держи концы, – пронзительно взвыла с кормы Марютка, налегая грудью на румпель.
Вихрастая, шумная, ледяная, накатилась сзади волна, положила бот совсем набок, перекатилась тяжелым стеклянным студнем.
Когда выпрямился, почти до бортов налитый водой, ни Семянного, ни Вяхиря у мачты не было. Хлестал мокрыми отрепьями разорванный парус.
Поручик сидел на дне по пояс в воде и крестился мелкими крестиками.
– Сатана!.. Чего смок? Черпай воду! – в первый раз за всю свою жизнь завернула Марютка поручика в многоэтажную ругань.
Вскочил встрепанным щенком, забрызгал водой.
Марютка кричала в ночь, в свист, в ветер:
– Семя-я-анна-аа-ай!.. Вя-яя-яхи-ииирь!
Хлестала пена. Не слышно было человеческого голоса.
Утопли, окаянные!
Ветер нес полузатопленный бот на берег. Кипела вокруг вода. Поддало сзади, и днище шурхнуло по песку.
– Стебай в воду, – кричала Марютка, выскакивая. Поручик вывалился за ней.
– Тащи бот!
Ухватившись за конец, ослепленные брызгами, сбиваемые волной, тащили бот к берегу. Он тяжело врезался в песок, Марютка схватила винтовки.
– Забирай мешки с жратвой! Тащи!
Поручик покорно повиновался. Добравшись до сухого места, Марютка сронила винтовки в песок. Поручик сложил мешки.
Марютка крикнула еще раз в тьму:
– Семянна-ай!.. Вяхи-ирь!..
Безответно.
Она села на мешки и по-бабьи заплакала.
Поручик стоял сзади, часто и гулко лязгая челюстями.
Однако пожал плечами и сказал ветру:
– Черт!.. Совершенная сказка! Робинзон в сопровождении Пятницы!
Глава шестая
В которой завязывается второй разговор и выясняется вредное физиологическое действие морской воды при температуре +2 по Реомюру
Поручик тронул Марюткино плечо.
Несколько раз пытался говорить, но мешала щелкавшая ознобом челюсть.
Подпер ее кулаком и выговорил: