– Я? – вскричал Жуаез. – Да я никогда за всю мою жизнь не был так свободен, как сейчас!
– Отлично, значит, тебе делать нечего?
– Решительно нечего, сир.
– Но мне казалось, что ты в нежных отношениях с какой-то красоткой?
– Ах да, с любовницей господина де Майена, Эта женщина меня обожала.
– Ну так что же?
– Ну так вот. Сегодня вечером, прочитав дю Бушажу наставление, я покинул его и направился к ней. Прихожу, совершенно взбудораженный теориями, которые только что развивал, – уверяю вас, сир, я воображал, что влюблен почти так же, как Анри, – и передо мной оказывается женщина вся дрожащая, перепуганная. Прежде всего мне пришло в голову, что у нее кто-нибудь сидит и я явился некстати. Стараюсь успокоить ее – напрасно, расспрашиваю – она не отвечает. Хочу поцеловать ее, она отворачивает голову. Я нахмурился – она рассердилась. Тут мы рассорились, и она заявила, что, когда бы я к ней ни явился, ее не будет дома.
– Бедный Жуаез! – рассмеялся король. – Что же ты сделал?
– Черт побери, сир, я взял шпагу, плащ, низко поклонился и вышел, даже не оглянувшись.
– Браво, Жуаез, ты просто герой! – сказал король.
– Тем более герой, сир, что, как мне показалось, бедняжка вздохнула.
– Тем не менее ты ушел?
– И явился к вам.
– И ты к ней больше не вернешься?
– Никогда… Если бы у меня было брюшко, как у господина де Майена, я, может быть, и вернулся бы, но я строен и имею право быть гордым.
– Друг мой, – серьезным тоном сказал король, – для спасения твоей души этот разрыв – дело очень благотворное.
– Может быть, оно и так, сир, но пока что я целую неделю буду скучать, не зная, чем заняться и куда девать себя. Вот мне и пришло в голову предаться сладостной лени: право же, скучать очень занятно.., раньше у меня такой привычки не было, и я нахожу ее очень тонной.
– Еще бы это не было тонно, – заметил король, – скуку-то в моду ввел я.
– Вот, сир, я и выработал план: меня осенило, пока я шел от паперти Нотр-Дам к Лувру. Каждый день я буду являться сюда в носилках. Ваше величество будете читать молитвы, я стану просматривать книги по алхимии или лучше даже – по морскому делу, ведь я моряк. Заведу себе собачек, чтобы они играли с вашими. Потом мы будем есть крем и слушать рассказы господина д'Эпернона. Я хочу также пополнеть. Затем, когда возлюбленная дю Бушажа развеселится, мы найдем другую женщину, веселую, и вгоним ее в тоску. Но все это мы будем делать не двигаясь с места, сир: хорошо чувствуешь себя только в сидячем положении, а очень хорошо – в лежачем. Какая здесь мягкая подушка, сир! Видно, что ваши обойщики работали для короля, который изволит скучать.
– Фу, как это все противно, Анн, – сказал король.
– Почему противно?
– Чтобы мужчина в таком возрасте и занимающий такое положение, как ты, стремился стать ленивым и толстым! Как это отвратительно!
– Не нахожу, сир.
– Я найду тебе подходящее занятие.
– Если оно будет скучным, я согласен.
В третий раз послышалось ворчание. Можно было подумать, что слова, произнесенные Жуаезом, рассмешили лежащую в кресле собаку.
– Вот умный пес, – сказал Генрих. – Он догадывается, какую деятельность я для тебя придумал.
– Что же это такое, сир? Горю нетерпением услышать.
– Ты наденешь сапоги.
Жуаез в ужасе отшатнулся.
– О, не требуйте от меня этого, сир, это идет вразрез со всеми моими мыслями!
– Ты сядешь верхом на коня.
Жуаез так и подскочил.
– Верхом? Нет, нет, я теперь не признаю ничего, кроме носилок, разве ваше величество не слыхали?
– Кроме шуток, Жуаез, ты меня понял? Ты наденешь сапоги и сядешь на коня.
– Нет, сир, – ответил герцог самым серьезным тоном, – это невозможно.
– А почему невозможно? – гневно спросил Генрих.
– Потому.., потому что.., я адмирал.
– Ну и что же?
– Адмиралы верхом не ездят.
– Ах, вот как! – сказал Генрих.
Жуаез кивнул головой, как дети, которые упрямо решили не слушаться, но все же слишком робки, чтобы никак не ответить.
– Ну что ж, отлично, господин адмирал Франции, верхом вы не поедете. Вы правы – моряку не пристало ездить на коне. Зато моряку весьма пристало плыть на корабле или на галере. Поэтому вы немедленно отправитесь в Руан по реке. В Руане, где стоит ваша флагманская галера, вы тотчас же взойдете на нее и отплывете в Антверпен.
– В Антверпен! – возопил Жуаез в таком отчаянии, словно он получил приказ плыть в Кантон или в Вальпараисо.
– Кажется, я уже сказал, – произнес король ледяным, не допускающим возражений тоном, как бы утверждавшим его право верховного начальника и его волю монарха. – Сказал и повторять не желаю.
Не пытаясь сопротивляться, Жуаез застегнул свой плащ, надел шпагу и взял с кресла лежащую на нем бархатную шапочку.
– И трудно же добиться от людей повиновения, черт побери! – продолжал ворчать Генрих. – Если я сам иногда забываю, что я – господин, все, кроме меня, должны были бы об этом помнить.
Жуаез, ледяной и безмолвный, поклонился, положив, согласно уставу, руку на рукоять шпаги.
– Ваши повеления, сир? – произнес он голосом столь покорным, что воля короля тотчас же превратилась в тающий воск.
– Ты отправишься в Руан, – сказал он, – в Руан, и я хочу, чтобы ты отплыл оттуда в Антверпен, если не предпочитаешь сухим путем проехать в Брюссель.
Генрих ждал, что Жуаез ответит ему. Но тот ограничился поклоном.
– Может быть, ты предпочитаешь ехать сухим путем?
– Я не имею никаких предпочтений, когда надо выполнять приказ, сир, – ответил Жуаез.
– Ну ладно, дуйся, дуйся, вот ужасный характер! – вскричал король. – Ах, у государей друзей нет!
– Кто отдает приказания, может рассчитывать только на слуг, – торжественно заявил Жуаез.
– Так вот, милостивый государь, – сказал оскорбленный король, – вы и отправитесь в Руан, сядете на свою галеру, возьмете гарнизоны Кодебека, Арфлера и Дьеппа, которые я заменю другими частями, погрузите их на шесть кораблей и по прибытии на место отдадите в распоряжение моего брата, ожидающего от меня обещанной помощи.
– Пожалуйста, письменные полномочия, сир! – сказал Жуаез.
– А с каких это пор, – ответил король, – вы не можете действовать согласно своей адмиральской власти?
– Я имею одно лишь право – повиноваться и стараюсь, насколько возможно, сир, избежать ответственности.
– Хорошо, господин герцог, письменные полномочия вы получите у себя дома в момент отъезда.
– Когда же наступит этот момент, сир?
– Через час.
Жуаез почтительно поклонился и направился к двери.
Сердце короля чуть не разорвалось.
– Как! – сказал он. – Вы даже не нашли любезных слов на прощанье! Вы не слишком вежливы, господин адмирал. Видно, моряков недаром в этом упрекают. Ну что ж, может быть, мне больше угодит генерал-полковник моей инфантерии.
– Соблаговолите простить меня, сир, – пробормотал Жуаез, – но я еще худший придворный, чем моряк, и, как я понимаю, ваше величество сожалеет обо всем, что изволили для меня сделать.
И он вышел, хлопнув дверью так, что портьера надулась, словно от порыва ветра.
– Вот как относятся ко мне те, для кого я столько сделал! – вскричал король. – Ах, Жуаез, неблагодарный Жуаез!
– Ну что же, может быть, ты позовешь его обратно? – сказал Шико, подходя к кровати. – Один раз проявил силу воли и уже раскаиваешься!
– Послушай, – ответил король, – ты очень мило рассуждаешь! Как по-твоему, очень приятно выходить в октябре месяце в море под ветром и дождем? Хотел бы я видеть, что бы ты делал на его месте, эгоист?
– Это от тебя одного зависит, великий король, от тебя одного.
– Видеть, как ты отправляешься по городам и весям?
– По городам и весям. Самое пламенное мое желание сейчас – попутешествовать.
– Значит, если бы я послал тебя куда-нибудь, как Жуаеза, ты бы согласился?
– Не только согласился бы, я просто мечтаю об этом. Я умоляю тебя послать меня куда-нибудь.
– С поручением?
– С поручением.
– Ты бы поехал в Наварру?
– Я бы к самому черту на рога отправился, великий король!
– Ты что, потешаешься надо мною, шут?
– Сир, если и при жизни я был не слишком весел, то, клянусь вам, после смерти стал еще грустнее.
– Но ведь только что ты отказывался уехать из Парижа.
– Милостивый мой повелитель, я был неправ, решительно неправ и очень в этом раскаиваюсь.
– Так что теперь ты хочешь уехать из Парижа?
– Немедленно, прославленный король, сию же минуту, великий монарх.
– Ничего не понимаю, – сказал Генрих.
– А ты разве не слышал слов, произнесенных главным адмиралом Франции?
– Каких именно?
– А тех, в которых он сообщал о своем разрыве с любовницей господина де Майена?
– Да, ну и что же?
– Если эта женщина, влюбленная в такого очаровательного юнца, как герцог, ибо Жуаез и вправду очарователен…
– Конечно.
– Если эта женщина расстается с ним, вздыхая, значит, у нее есть веская на то причина.
– Вероятно, иначе она не отпустила бы его.
– Ну, а ты не знаешь, какая?
– Нет.
– И не догадываешься?
– Нет.
– Причина в том, что господин де Майен возвращается.
– Ого! – вырвалось у короля.
– Наконец-то ты понял, поздравляю.
– Да, я понял.., но все же…
– Что все же?
– По-моему, причина не очень веская.
– Какие же у тебя на этот счет соображения, Генрике? Я очень рад буду с ними согласиться. Говори.
– Почему бы этой женщине не порвать с Майеном, вместо того чтобы прогонять Жуаеза? Я думаю, Жуаез был бы рад отблагодарить ее, пригласив господина де Майена в Пре-о-Клер и продырявив там его толстое брюхо. Шпага у нашего Жуаеза лихая!
– Прекрасно. Но если у Жуаеза лихая шпага, то зато у господина де Майена предательский кинжал. Вспомни Сен-Мегрена.
Генрих вздохнул и поднял глаза к небу.
– Женщина, по-настоящему влюбленная, не захочет, чтобы любимого ею человека убили, она предпочтет с ним расстаться, выиграть время. И прежде всего она предпочтет, чтобы ее самое не умертвили. А у Гизов, в их милой семейке, народ чертовски беззастенчивый.
– Да, ты, пожалуй, прав.
– Очень рад, что ты в этом убедился.
– Да, я начинаю думать, что Майен действительно возвращается. Но ведь ты, Шико, не женщина – пугливая или влюбленная.
– Я, Генрике, человек осторожный, у которого с господином де Майеном игра не кончилась и счеты не сведены. Если он до меня доберется, то пожелает начать все снова. Добряк господин де Майен – игрок преотчаянный.
– Так что же?
– Он сделает такой ловкий ход, что меня пырнут ножом.
– Ну, я своего Шико знаю: он уж в долгу не останется.