— Слава Богу! — ответил голос.
Холодный пот выступил на лбу короля:
— Можно подумать — это голос Шико.
— Горячо, Генрих, горячо, — ответил голос.
Генрих спустил с кровати одну ногу и заметил недалеко от камина, в том самом кресле, на которое час назад он указывал д’Эпернону, чью-то голову; тлевший в камине огонь отбрасывал на нее рыжеватый отблеск. Такие отблески на картинах Рембранта освещают на заднем плане лица, которые с первого взгляда не сразу и увидишь.
Отсвет озарял и руку сидевшего, которая опиралась на ручку кресла, и костлявое, острое колено, и ступню, почти без подъема, под прямым углом соединявшуюся с худой, жилистой, невероятно длинной голенью.
— Боже, спаси меня! — вскрикнул Генрих. — Да это тень Шико!
— Ах, бедняжка Генрике, — произнес голос, — ты, оказывается, все так же глуп!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Тени не могут говорить, дурачина, раз у них нет тела и, следовательно, нет языка, — продолжало существо, сидевшее в кресле.
— Так, значит, ты действительно Шико? — вскричал король, обезумев от радости.
— На этот счет я пока ничего решать не буду. Потом мы посмотрим, что я такое, посмотрим.
— Как, значит, ты не умер, бедный мой Шико?
— Ну вот! Теперь ты пронзительно кричишь. Да нет же, я, напротив, умер, я сто раз мертв.
— Шико, единственный мой друг!
— У тебя передо мной единственное преимущество: ты всегда твердишь одно и то же. Ты не изменился, черт побери!
— А ты изменился, Шико? — грустно спросил король.
— Надеюсь.
— Шико, друг мой, — сказал король, спустив с кровати обе ноги, — скажи, почему ты меня покинул?
— Потому что умер.
— Но ведь только сейчас ты сам сказал, что жив.
— И повторяю то же самое.
— Как же это понимать?
— Понимать надо так, Генрих, что для одних я умер, а для других жив.
— А для меня?
— Для тебя я мертв.
— Почему же для меня ты мертв?
— По понятной причине. Послушай, что я тебе скажу.
— Слушаю.
— Ты не хозяин в своем доме.
— Как так?
— Ты ничего не можешь сделать для тех, кто тебе служит.
— Милостивый государь!
— Не сердись, а то я тоже рассержусь!
— Да, ты прав, — произнес король, трепеща при мысли, что тень Шико может исчезнуть. — Говори, друг мой, говори.
— Ну так вот: ты помнишь, мне надо было свести небольшие счеты с господином де Майеном?
— Отлично помню.
— Я их и свел: отдубасил как следует этого несравненного полководца. Он принялся разыскивать меня, чтобы повесить, а ты, на кого я рассчитывал как на защиту от этого героя, ты бросил меня на произвол судьбы! Вместо того чтобы прикончить его, ты с ним помирился. Что же мне оставалось делать? Через моего приятеля Горанфло я объявил о своей кончине и погребении. И с той самой поры господин де Майен, который так разыскивал меня, перестал это делать.
— Какое необыкновенное мужество нужно было для этого, Шико! Скажи, разве ты не думал, что я буду страдать при известии о твоей смерти?
— Да, я поступил мужественно, но ничего необыкновенного в этом не было. Самая спокойная жизнь наступила для меня с тех пор, как все посчитали, что меня нет в живых.
— Шико! Шико! Друг мой! — вскричал король. — Ты говоришь ужасные вещи, я просто теряю голову.
— Эко дело! Ты только сейчас это заметил?
— Я не знаю, чему верить.
— Бог ты мой, надо же все-таки на чем-нибудь остановиться!
— Ну так знай: я думаю, что ты умер и явился с того света.
— Значит, я тебе наврал? Ты не очень-то вежлив.
— Во всяком случае, кое-что ты от меня скрываешь. Но я уверен, что, подобно призракам, о которых повествуют древние, ты сейчас откроешь мне ужасные вещи.
— Да, вот этого я отрицать не стану. Приготовься же, бедняга король.
— Да, да, — продолжал Генрих, — признайся, что ты тень, посланная ко мне Господом Богом.
— Я готов признать все, что ты пожелаешь.
— Если нет, то как же ты прошел по всем этим коридорам, где столько охраны? Как очутился ты в моей комнате? Значит, в Лувр может проникнуть кто попало? Значит, так охраняют короля?
И Генрих, весь во власти охватившего его страха перед воображаемой опасностью, снова бросился на кровать, уже готовый зарыться под одеяло.
— Ну-ну-ну! — сказал Шико тоном, в котором чувствовалась и некоторая жалость, и большая привязанность. — Не горячись: стоит тебе до меня дотронуться, и ты сразу все поймешь.