диалектические поэмы
ничевоком содеянные
Обложка и иллюстрации ничевока Бориса Земенкова
Ты слышала меня без слов как ветер просто,
и за твою борьбу, в которой пала ты же,
прийми, звенящих слов тугую россыпь,
Стрижик.
Стихи этой книги – соединение крайностей в смысле подбора материала, изложения его, постройки троп и ритмов.
Все стихотворные вещи объединены одним планом и в основных звеньях выполняют трилогию, писанную последними 3,5 годами (1919–1922 г.).
Теза, Антитеза, Синтез
«Чтенья», «Reqiem», «Фармазоны»
Постройка Фармазонов перекрещивает две темы.
Действие всей темы развернуто в голове человека посещающего фармазонов – первая тема.
Выводит из общего действия, вторая – воспоминанья о прошлого жизни – четыре времени года, разработанных в стройке самостоятельно.
Поэма «Сорок Сороков» – в связи с трилогией – она подготовка от антитезы к синтезу.
Таким образом, в стихах развит диалектическо-творческий перегон автора.
Книги Рюрика Рока
От Рюрика Рока чтения – ничевока поэма. К-во Хобо, Москва 1921 – распродано
Сорок Сороков – диалектические поэмы. К-во Хобо, Москва 1923.
Чаплинияда – Кино-поэма Ивана Голля, перевод Р. Рока. К-во Театральная библиотека. Москва 1923 год.
Остыванье – книга стихов (готова к печати).
Координаты Ничего – теория ничевочества (готовится).
Пикник на Запад – об экспрессионизме и дада (готовится).
Посвящается А. Белому
и
18 февраля 1918 года.
1. Не дрогнет бровь и губы стынут строго.
Круги черчу.
И все ясней в пространствах крышкой гроба
большою птицей реет чуть.
2. Я ныне, в царствие антихристово,
в годы собачьей любви нег,
вперяю слова на ветра волчий вой
К Матери Божьей Взываю: Машине.
3. И к тебе, и к тебе, Троево отродье –
с гирями маковых кос,
к Тебе, поправшей, как окурки годы
и собравшей их шумный покос.
4. К Тебе, не знающей бр. Альшванг скрижалей,
ни очереди у Вандрага:
гудками бури явись из дали,
явись, о явись, Кассандра!
5. В мурлыканьи аэроплана,
в тяжкой походке орудий,
в смерти лейтенанта Глана,
в женской щекатуренной груди,
6. и в минаретах слов поэта
чую, Кассандра, чую Твой шаг:
руки преломленые заката
твой рдяной стяг;
7. этих рдяных кос зигзаг
каждый новый день кутает в сон,
а трава семафоров глаз
никогда не звенит: «Благополучно».
8. И тебе мяукает рысьи
с головою в листьях осенних,
мой любимый Иоанн Креститель –
отрок Сережа Есенин.
9. Мать, Ива мать,
где сын твой махровый?
Вижу у него на груди талисман –
крест дубовый.
10. И вы, жены, неверные жены –
где свежие сгнили тела мужей?
Толь о бархатом травы, зеленой,
скрыто трупье от червей и от вшей.
11. Всеми жизнями, сжатыми
со сладкой земли полыни –
Кассандра гремела: «Братья,
в корявое верьте имя».
– Никого теперь не жаль.
12. Пулеметами с метрополя
ты стучалась о каждые двери,
но могуча забвенья воля,
и вы, как всегда, ей не верили.
13. Осиным жужаньем ставила к стенке,
крякала выстрелом самоубийцы комнате,
напоминала тиком секундной стрелки,
молнией лязгала:
«Помните!
Помните!
Помните» –
14. Но вижу, вижу и знаю:
как соколы кружат слова –
их Кассандра картавым кварталом пускает
и они бумерангом ковыляют к вам.
15. Не дрогнет бровь и губы стынут строго.
Слова черчу.
И все ясней в пространствах крышкой гроба
Большою птицей реет чуть.
16. Каждый расколот.
Пламенем муки объят.
Громом дней молот
бьет в корявый закат.
17. Гром знаменует:
близок срок, –
всуе волнами бьетесь, всуе –
мир занемог.
18. Ревут гудки, рокочут:
«Грядет»,
и, дыма ломая порчу, –
«Мы вот», –
19. мы вот, наготове –
ждем, будет день,
и в липкой горячке нови
не станет совсем деревень,
20. не прыснет зеленью травка,
ни понюшки цветка, –
вы увидите дым заткал
последней звезды канкан.