Но настоящая трагедия произошла спустя месяц. Группа студентов предприняла попытку добраться до острова и, разбив там палаточный лагерь, заняться раскопками. Молодые люди добрались до озер, снарядили неизвестное плавсредство и отправились на Хойту. Ни один из них не вернулся. Поисковые бригады спасателей две недели осматривали с вертолета окрестности. Студенты исчезли бесследно.
Вот почему Туксу было неприятно любое упоминание о проклятой статье.
– Вы верите в эту дребедень? – спросил он насмешливо.
– Как вам сказать, – пожал плечами рыжий. – Я был на острове Хойту.
Юсси Вильевич вытаращился на своего собеседника.
– Я был на острове Хойту? – в своей обычной манере переспросил он. – Ну, раз вы живы, значит, точно дребедень. Чепуха все – и старуха, и сокровища. Романтический бред молодой журналистки, не осознающей, какие последствия могут иметь подобные враки.
– Сокровищ я не нашел, – признался мужчина. – Но старуху видел…
– Вы это серьезно?
– Я даже разговаривал с ней. – Рыжий задумался. – Вернее, говорила она, а я онемел от страха.
Тукс вскочил с кресла и зачем-то сделал круг по комнате.
– И что же она вам поведала? – спросил он, остановившись.
– Зачем вам? – Незнакомец сложил газету и аккуратно убрал ее в портфель. – Вы же не верите в эту дребедень.
Редактор фыркнул.
– Знаете, я столько натерпелся из-за той статьи, что тоже считаю себя пострадавшим от старухи в саване, – и он засмеялся коротким смешком, приглашая собеседника разделить его иронию.
Но тому было не до смеха. Он провел рукой по лицу, словно смахивая горестные воспоминания, и пробормотал:
– Все, что сказала мне старуха – сбылось… Моя жизнь рухнула к чертовой матери в одночасье. А знаете, почему? – Он поднял глаза на Тукса. – Потому что жил скотом… Ну, мне пора… – Рыжий застегнул портфель и поднялся. – Так вы не дадите мне адрес Киры?
Редактор, подумав, махнул рукой:
– Дам…
Женщина в белом домотканом платье, с черной накидкой на плечах смотрела на Киру красивыми темными глазами, полными слез.
– Твой номер сорок три… – шептала она. – Смерть дышит тебе в затылок…
Та сидела, потрясенная до глубины души, и такими же красивыми темными глазами смотрела на экран.
– Это же ты, родная… Это же ты! – Николай сжал ее руку. – Невероятно! Не могу поверить! – Он сам не заметил, что в порыве изумления кричит на весь кинотеатр.
Задние ряды зашикали:
– Хватит орать.
– Ведите себя прилично.
– Наверно, ему пива с попкорном не хватило…
На экране какие-то люди ссорились, кричали, угрожали. Неожиданно у женщины оказался в руках пистолет. Казалось, она вот-вот упадет без чувств.
– Вы убили нашего осведомителя, – сухо констатировал мужской голос. – И отомстили за своего любовника!..
Кровь… ночь… озеро… огни…
Экран давно погас, и в зале вспыхнул свет, а Кира все сидела, приложив пальцы к дрожащим губам, ошеломленная и притихшая. Николай тронул ее за локоть:
– Пойдем, любимая… Уже конец.
– Конец… – как эхо, повторила она.
Выйдя на улицу, они неспешно двинулись к машине, запаркованной у самого входа в кинотеатр. Пустынные ночные тротуары печально кивали им светом тусклых, покачивающихся на проводах фонарей. Кира молчала. Мысли путались в голове, а рваные, противоречивые чувства дрожали в сердце наподобие сброшенных на подоконник кусочков старого письма.
– Та женщина… В фильме… – нарушил молчание Николай. – Она очень похожа на тебя. Как две капли воды.
– Или я – на нее, – пробормотала Кира.
Они сели в машину, Николай повернул ключ, но стрелки на приборной доске остались недвижимы.
– Тьфу! – не выдержал он. – Все как назло! Наверное, аккумулятор сдох.
Кира его не слышала. Она смотрела невидящим взором прямо перед собой и беззвучно шевелила губами.
– Я говорю: придется ловить такси, – Николай повернулся к ней. – Ну приди в себя, детка!
– Знаешь, что самое невероятное? – прошептала она. – Этот фильм от начала до конца – подлинная история жизни моей матери… Все, что та описывала мне в своих письмах, мы сейчас с тобой видели на экране.
Николай с сомнением покачал головой.
– Как такое возможно, милая? Это же кино!
Кира вдруг встрепенулась:
– А какого года фильм? Ты не обратил внимание?
– Кино старое, – муж нахмурил лоб, что-то припоминая. – Вроде бы писали где-то, что картина была запрещена к показу, долго лежала на полке, и премьера состоялась только в наши дни.