В самой редакции «На страже Родины» готовили три полосы о боевых действиях войск Ленинградского фронта. Откровенно говоря, я позавидовал редактору газеты Максиму Гордону: фронтовая газета считалась внутренней, на нее московские ограничения не распространялись.
Вспоминается чисто бытовая деталь. Редактор предложил у них пообедать. Я смутился и даже обеспокоился: как это, обедать у ленинградцев, и так живущих на скудных, голодных пайках. Отказался, сказав, что привез с собой какую-то снедь из Москвы. Гордон рассмеялся:
— Да неужели мы не сможем прокормить одного генерала, редактора «Красной звезды»? У нас теперь не то, что было в прошлом году.
Пришлось покориться…
Мне предстояла также встреча с другим нашим корреспондентом — поэтом Александром Прокофьевым. Прокофьева я близко узнал и подружился с ним во время войны с белофиннами в 9-й армии В. И. Чуйкова, куда он прибыл в качестве корреспондента редактируемой мной газеты «Героический поход». Работал он там прямо-таки как одержимый, почти в каждом номере газеты печатались его стихи, частушки, песни, баллады. Его мужество и хладнокровие в опасных боевых ситуациях хорошо были известны, а привычка лезть под огонь всех нас в редакции немало волновала. Низкого роста, полный, еще более толстый и круглый в своей овчине, с неугасаемой улыбкой, он вкатывался в блиндаж или землянку, и начинался разговор со старыми знакомыми или знакомство с новичками. Своими шутками и прибаутками он быстро завоевывал доверие бойцов и совсем покорял их, когда, познакомившись, пел свои частушки, нередко при дружной поддержке импровизированного хора собравшихся в землянке.
Когда пришла Отечественная война и началось сражение за Ленинград, Прокофьев был одним из первых поэтов, о котором мы в «Красной звезде» вспомнили. Немало было напечатано в нашей газете стихов Прокофьева. И вот наша первая встреча на этой войне. Александр Андреевич осунулся, похудел. Но природная бодрость не покидала его. Долго мы не выпускали друг друга из объятий. Удивительное дело! Заговорили не о ленинградских и московских делах. Сначала ударились в воспоминания: «А помнишь лес с офицерским домиком? А помнишь поездку по озеру?»
Потом обратились к нынешним временам, разумеется, к «Красной звезде». Прокофьев был удивлен, что его стихи передаются нашими корреспондентами по военному проводу и если не приравниваются на узле связи к оперативным документам, то идут где-то рядом или вслед за ними. Рад был Прокофьев и тому, что его стихи, как бы поздно они ни были пересланы в редакцию, утром уже появляются в газете. Сказал мне: «Быстро вы их печатаете. Стихи любят, — пошутил он, — полежать». На что я ему ответил: «Лежат у нас долго только плохие стихи». На прощание договорились, что он сразу же пришлет стихи, посвященные сегодняшней битве за Ленинград.
Переночевал я в полупустой гостинице «Астория». Отвели мне огромную комнату, почти зал. Холодно было неимоверно. Я спросил: «Нельзя ли комнатку поменьше, но потеплее?» Мне объяснили, что поменьше можно, но теплее не будет. Пришлось ночь мириться с тем, с чем мирились ленинградцы долгие месяцы блокады.
Между прочим, именно в этой гостинице прославился наш специальный корреспондент писатель Лев Славин, о «подвиге» которого долго и с добродушной улыбкой говорили в редакции. Выехал он туда вместе с другими нашими спецкорами писателями Михаилом Светловым и Николаем Богдановым. Машина, на которой они ехали из Москвы, была, пожалуй, одной из последних, свободно проехавших в город Ленина. Разместились они тоже в отеле «Астория». Однажды вечером Славин со своими коллегами сидел в ресторане гостиницы за чашкой кофе, и вдруг — звон стеклянной крыши и на полу ресторана очутились две зажигательные бомбы, сброшенные немецкими самолетами. Они горели ослепительным голубым светом на полированном паркете. Все застыли. И тут, рассказывали мне очевидцы, Славин выдернул из кадки пальму и вместе с землей поставил прямо на бомбу. Так же была потушена и вторая «зажигалка». В специальном приказе директора отеля Славину была объявлена благодарность. Кстати, после этого приказа, отметившего храбрость и находчивость Славина, писателям к черному кофе уже давали по кусочку сахара.
Ну а сейчас — ни кофе, ни сахара, ни самого ресторана нет…
Серым утром мы с Николаем Тихоновым выехали к фронту. Обогнали танки, грузовики, колонну автоматчиков, скользящих по насту лыжников. Проехали рощу, вернее, бывшую рощу. Деревьев почти нет. Тихонов не раз бывал здесь в эти месяцы и объяснил, что лес вырублен под корень и сделали это ленинградские женщины; деревья шли на блиндажи, гати и просто на дрова.